Кровавый раскол - стр. 9
Головинский остановил лихача.
– На Васильевский остров! – выдохнул он ямщику.
– Ваше благородие, а цену почему не спрашиваете? Я может с вас дорого возьму? – поинтересовался круглолицый гладко выбритый возница.
– Я тебе сказал: Васильевский остров! Гони! Не медли! – громко приказал Головинский.
Ямщик не ответил. Только щёлкнул кнутом, и молодой жеребец рванул вперёд.
В доме у Виктории царила странна обстановка: мебель – в парусиновых чехлах, паркет застлан кусками мешковины…
– Я уезжаю к маме, любимый! – коротко объяснила Виктория. – Булочную два дня назад разграбили полностью. Вынесли всё. Даже пустые рваные мешки. Не могу больше! Не могу! – она разрыдалась.
– Прости, Виктория! Я не вовремя. Могу ли я тебе в чём-то помочь? – Головинский обнял жкншину.
– Не надо… Ты мне только душу и сердце разрываешь. Иди… Стеша, проводи…
– Виктория, а когда ты думаешь вернуться?
– Я не знаю. Ничего не хочу знать, никого не хочу видеть. Уходи!
– Хорошенький приёмчик мне оказали! Как ушатом ледяной воды окатили! За что? – недоумевал Владимир, спускаясь вниз по лестнице.
– Вы на неё вниамания не обращайте, Владимир Юрич! У барыньки в голове помутнение случилось! Бывает так! – объяснила Стеша – высокая молодая, лет двадцати трёх девушка, с хорошей фигурой и длинной косой до пояса.
– Да как-то нехорошо получилось! Чувствую себя почему-то виноватым, – не зная зачем, признался Головинский горничной.
– Так какя же ваша вина, Владимир Юрич? Помутнение у Виктории случилось. – Вновь повторила Стеша и очень внимательно посмотрела своими серыми большими глазами на Головинского.
Этот взгляд его почему-то его смутил. Владимир почувствовал, как краснеет.
– А вы, Владимир Юрич, заходите! В гости ко мне. Я ведь в этом доме на хозяйстве остаюсь. Страшно-то одной! – Стеша засмеялась.
У Головинского от этого смеха, неожиданно, что-то дрогнуло в груди и он почувствовал, как краснеет.
– Я вам сурьёзно говорю, Владимир Юрич! Я очень буду рада, если вы наведаетесь.
– Спасибо, Стеша! До свидания! – Головинский козырнул и вышел на улицу.
Головинский широко шагал по Невскому. Под ногами противно шуршала семечная шелуха.
«Какая мерзость! Столицу империи превратили в настоящую помойку. Не метётся, не моется. Временное правительство! Петроградский совет рабочих и солдатских! Крысы, вылезшие из щелей…»– думал он раздражённо.
Кто-то, обгоняя, больно зацепил его плечом и молча прошёл мимо.
– Ну это уже настоящее скотство! – рассверепел Владимир и нагнал длинного худого верзилу в офицерской шинели без погон, который ссутулившись, почти бегом, двигался по тротуару.