Кровавый меридиан, или Закатный багрянец на западе - стр. 34

Они неторопливо шагали по маленьким немощеным улочкам. Козы и овцы, зарезанные в загонах, мертвые свиньи, валяющиеся в грязи. В дверях и на полу глинобитных лачуг, попадавшихся на пути, в самых разных позах там, где их застала смерть, лежали люди, обнаженные, распухшие и странные. Валялись миски с объедками; вышла кошка, уселась на солнце и равнодушно уставилась на пришельцев, а вокруг в неподвижном горячем воздухе роились мухи.

Улочка привела на площадь со скамейками и деревьями, где в зловонии и гаме черно теснились стервятники. На площади лежала дохлая лошадь, а в одной двери курицы клевали рассыпанную еду. В некоторых домах провалились крыши и лежали тлеющие шесты, а на пороге церкви стоял осел.

Они присели на скамью, и Спроул стал раскачиваться туда-сюда, прижав к груди раненую руку и морщась от солнечного света.

Что делать-то будешь? спросил малец.

Воды бы раздобыть.

Ну а вообще?

Не знаю.

Хочешь, попробуем вернуться?

В Техас?

А куда ж еще.

Ничего у нас не выйдет.

Ну, это ты так считаешь.

Ничего я не считаю.

Он снова закашлялся, держась за грудь здоровой рукой, словно задыхаясь.

Что с тобой, простыл?

Чахотка у меня.

Чахотка?

Спроул кивнул.

Приехал вот здоровье поправить.

Малец глянул на него. Покачал головой, встал и направился через площадь к церкви. На старых резных деревянных карнизах расселись грифы. Он поднял булыжник, швырнул в них, но они даже не шелохнулись.

Тени на площади вытянулись, и по растрескавшейся глине улиц завивалась пыль. Высоко по углам домов сидели, растопырив крылья, вороны-падальщики, точно маленькие черные епископы, выступающие с проповедью. Малец вернулся к скамье, поставил на нее ногу и оперся на колено. Спроул сидел, как и раньше, прижимая к себе руку.

Житья не дает, сучка, проговорил он.

Малец сплюнул и бросил взгляд вдоль по улице.

Лучше бы нам заночевать здесь.

Думаешь, нормально?

А что?

А если индейцы вернутся?

Зачем им возвращаться?

Ну, а если есть зачем?

Не вернутся они.

Спроул все баюкал руку.

Вот был бы у тебя нож, сказал малец.

Вот был бы он у тебя.

С ножом здесь можно было бы мяса раздобыть.

Я не хочу есть.

Надо бы по домам пройтись и посмотреть, что там.

Валяй.

Надо найти, где спать.

Спроул поднял на него глаза.

Мне никуда не надо.

Ну, как знаешь.

Спроул закашлялся и сплюнул.

Ну и ладно.

Малец повернулся и зашагал по улице.

Дверные проемы были невысокие, и, входя в прохладные помещения с земляным полом, приходилось нагибаться, чтобы не задеть притолоку. Внутри – лишь спальные тюфяки, иногда – деревянный ларь для снеди. И так дом за домом. В одном – почерневший и тлеющий остов небольшого ткацкого станка. В другом – человек с натянувшейся обугленной плотью и запекшимися в глазницах глазами. Ниша в глинобитной стене с фигурками святых в кукольных нарядах, с грубо вырезанными из дерева и ярко раскрашенными лицами. Иллюстрации из старого журнала на стене, маленькая фотография какой-то королевы, карта таро – четверка кубков. Связки сушеных перцев и несколько сосудов из тыквы-горлянки. Стеклянная бутыль с травами. Снаружи – голый немощеный двор, огороженный кустами окотильо, и обрушенная круглая глиняная печь, в которой подрагивало на солнце черное свернувшееся молоко.