Кровь на снегу - стр. 7
Гонорар в пять раз больше обычного. Вечный рождественский отпуск.
Глава 3
На следующий день я заселился в пансионат прямо напротив дома на Бюгдёй-аллее, где располагалась квартира Хоффманнов. Я собирался пару дней последить, чем занимается жена босса, ходит ли она куда-нибудь, пока он на работе, приходит ли кто-нибудь к ней. И не потому, что я хотел выяснить, кто ее любовник. Просто мне нужно было найти наиболее подходящий, наименее рискованный момент для нанесения удара, когда она будет дома одна и нам никто не помешает.
Моя комната оказалась превосходным наблюдательным пунктом, откуда я мог следить не только за тем, как уходит и возвращается Корина Хоффманн, но и за тем, чем она занимается в квартире. Хоффманны явно не позаботились о шторах. Вообще, редко кто вешает шторы в городе, где так мало солнца, что от него не стоит прятаться, и где люди стремятся поскорее добежать до своего теплого дома, вместо того чтобы стоять и пялиться в чужие окна.
В первые часы я никого в квартире не видел. Только ярко освещенную гостиную. Хоффманны не экономили электричество. Мебель была не английской, она больше походила на французскую, особенно странный диван посреди комнаты, со спинкой лишь с одной короткой стороны. Наверное, это то, что французы называют шезлонгом, а это, если учитель французского меня не обманул, переводится как «длинный стул». Вычурная асимметричная резьба, обивка с растительным орнаментом. Рококо, если верить книге по истории искусств, принадлежавшей моей маме. Но с тем же успехом его мог изготовить местный плотник и расписать розами, как это делают в норвежских деревнях. Одно было очевидно: эту мебель выбирал не молодой человек, поэтому я подумал, что ее купила бывшая жена Хоффманна. Пине сказал, что Хоффманн прогнал ее, как только ей исполнилось пятьдесят. Потому что ей исполнилось пятьдесят. И потому что мальчишка уже съехал от них и ей нечего было делать в доме. Именно это, по утверждению Пине, Хоффманн высказал ей прямо в лицо, и она все приняла: его слова, квартиру на морской набережной и чек на полтора миллиона.
Чтобы чем-нибудь занять время, я достал листочки со своими записями. Просто с каракулями. Нет, неправда, мои записи больше похожи на письма. Письма неизвестному адресату. Или же нет, известному. Но я не мастак писать, и там было полно ошибок и много такого, что надо вычеркнуть. Если честно, на каждое оставленное в тексте слово было потрачено море бумаги и чернил. В тот день слова тоже шли настолько туго, что я отложил листочки в сторону, покурил и задремал.