Кровь Луны - стр. 3
Так и не включив света, Катя стянула сапоги, рывком освободилась от теплого свитера и, не сдержавшись, швырнула его прямо на пол. Ей хотелось разбить что-нибудь, закричать, устроить истерику – сделать хоть что-то, что разрушит эту оглушительную тишину, повисшую в темной квартире. Она босиком побежала в комнату, на ходу включила торшер и, благополучно избежав встречи с зеркальной дверцей старого шкафа, с ногами прыгнула на диван. Тот возмущенно заскрипел – это было рассохшееся, страдающее ревматизмом наследство, доставшееся Кате от бабушки, покойной обитательницы квартиры. Переехав сюда несколько лет назад, девушка так и не собралась ни сделать толком ремонт, ни сменить мебель. Переделкам подверглись только ванная комната и кухня – в остальном здесь царили пятидесятые годы прошлого века.
В первое время после переезда эта обстановка раздражала Катю, но со временем она привыкла к старым вещам и даже привязалась к ним. У этой мебели был такой смущенный, закомплексованный вид, что она выглядела почти одушевленной. «Мы совсем немодные, нами больше нельзя гордиться, мы и сами это знаем… – казалось, говорили диван, шкаф и буфет. – Но зато мы помним тебя такой маленькой девочкой, что ты даже не дотягивалась до верхних полок шкафа, не умела открывать ключиком буфет, чтобы достать конфеты, а когда прыгала на диване, пружины под твоей тяжестью даже не скрипели! Мы все помним! Если ты выбросишь нас на свалку, вместе с нами ты выбросишь и ту маленькую девочку!»
– А может, и надо все это выбросить, поменять, – пробормотала девушка, обводя взглядом стены. – Может, жизнь стронется с мертвой точки, а то я будто в лесу заблудилась – кружу, кружу и выхожу все к этому скрипучему дивану.
Она взглянула на часы. Стрелки показывали пять утра, глухой час, когда не спят только самые счастливые люди и самые несчастные. Позвонить в такое время невозможно даже самому близкому человеку, разве что случилось серьезное несчастье. «Это к лучшему, – вздохнула Катя, отводя взгляд от телефона. – Может, я справлюсь и вообще никому ничего не расскажу. Родителям жаловаться? Коллегам? Карине? Нет, даже ей не стоит. В тридцать лет без малого пора привыкнуть, что тебя бросают».
В последнее время Катя все чаще напоминала себе об этой дате, хотя ей исполнилось только двадцать восемь. Тридцать лет – это был рубеж, которого она ждала с тревогой и неверием в свои силы, опасаясь, что эта цифра выставит ей счет, по которому невозможно будет заплатить. Тридцать – значит, игра пошла всерьез, и скидок на юность и неопытность уже не будет. Тридцать – возраст, когда пора хвастаться если не карьерными успехами, то семейным счастьем, а лучше и тем, и другим. Это возраст, когда даже самое инфантильное дитя начинает осознавать, что одной любовью к родителям его сердце сыто не будет. Тридцатилетнюю одинокую женщину начинают жалеть замужние подруги, она уже задерживает взгляд на чужих детях, пытаясь подавить смутный страх перед будущим, где, может быть, ее некому будет любить. Пока это лишь предчувствие, которое можно не воспринимать всерьез, но людям счастливым оно незнакомо.