Кровь и золото погон - стр. 49
Так было раньше, до революции. Теперь, в холодный и сырой апрель восемнадцатого, город, ставший после захвата Пскова немцами, прифронтовым, предстал перед Павловским в самом невыгодном свете. Повсюду сновали сотни вооружённых военных, на улицах грязь, неубранные кучи лошадиного навоза, закрытые торговые магазины и лавки, питейные заведения, не работало большинство предприятий, очереди за хлебом и керосином… И лица людей. Затравленные, испуганные, злые…
Павловский нашёл Смоленскую улицу и, не торопясь, побрёл к Сенной площади. Он шёл уверенно, как знающие себе цену кадровые военные, но делал вид, что с любопытством иногороднего разглядывал дома и вывески. Дойдя до Сенной площади и обнаружив нужный дом с заколоченными досками окнами скобяной лавки, он внимательно осмотрелся, понимал, входить нельзя, возможна засада. Но нестерпимое желание поскорее увидеть боевого товарища и вечное гусарское «Бог не выдаст, свинья не съест» толкнули войти во двор, подняться, как указывал в записке Каменцев, на второй этаж, и постучать в нужную дверь.
На пороге появилась очаровательная молодая женщина, зябко кутавшаяся в шаль белой шерсти. Огромные серые глаза со страхом глядели на высоченного солдата в серо-рыжей шинели, мятой фуражке и грязных сапогах, сжимавшего ремень висевшего на плече карабина. Павловский, ослеплённый красотой женщины, остолбенел. Они так, молча, и стояли: она, мелко дрожа от страха, он – парализованный её неземным обликом. В чувства их привёл серенький пушистый котёнок, выбежавший из квартиры, замяукавший и ткнувшийся носом в ноги дамы. Она быстро схватила и прижала его к груди. Павловский огляделся по сторонам, никого не обнаружив, выпрямился, щёлкнул каблуками и, чуть склонив голову, представился:
– Штаб-ротмистр Павловский!
Незнакомка виновато улыбнулась, чуть посторонилась и ответила:
– Входите. Мы давно вас ждём.
4
Хозяйкой квартиры оказалась Ксения Михайловна Беломорцева, вдова двадцати восьми лет, дочь генерал-майора Беломорцева, служившего в штабе отдельного корпуса пограничной стражи, примкнувшего к корниловскому мятежу и объявленного в конце августа семнадцатого года правительством Керенского в розыск.
Ксения Михайловна уговаривала гостя снять шинель, пройти в квартиру, но безуспешно. Павловский, стесняясь грязных сапог, несвежей гимнастёрки и собственной немытости, категорически отказался, сославшись на недостаток времени. Пришлось общаться в прихожей.
Хозяйка, как-то сразу поверив Павловскому и будто дождавшись, кому можно исповедаться, рассказала, как перед бегством отца в Эстляндию в начале сентября прошлого года он настоял, чтобы они с матерью уехали в Порхов, сняли квартиру и тихо ждали его дальнейших указаний. Поведала она и о том, что их семья давно дружила с семьёй Каменцевых, что Кирилл в юности даже ухаживал за ней, но руку и сердце так и не предложил. За год до войны она по любви вышла замуж за капитана Генерального штаба Новикова, погибшего в июне шестнадцатого года под Луцком во время Брусиловского наступления. Детей, к сожалению, завести не успели. Мама простудилась и три дня лежала в постели. И тут послышался её слабый голос: