Кровь и золото погон - стр. 26
Лишь спустя три месяца, второго апреля, накануне Пасхи, Павловского с раннего утра прогнали через экспертно-медицинскую комиссию, признали годным к строевой службе в пехоте, правда, приписали в заключении: «условно годен к строевой службе в кавалерии на должностях офицера-инструктора в запасных и учебных частях». По всем меркам, успешно начавшаяся карьера бравого кавалериста закончилась. Но что интересно, Павловский без всякой жалости к себе забрал документы, нехитрый офицерский скарб, весело распрощался с врачами, медсёстрами, санитарками и офицерами-однопалатниками, вышел на площадь Финляндского вокзала, радостно вдохнул сырой питерский воздух и велел первому попавшемуся извозчику везти своё благородие на Московский вокзал, с которого вечерним поездом отбыл в родной Новгород.
Полученный трёхмесячный отпуск по ранению Павловский провёл дома, на тихой зелёной улочке Торговой стороны губернского Новгорода, под бдительным присмотром матери, приучившей его ежедневно пить жирное молоко, простоквашу, ряженку, есть душистый белый хлеб с толстым слоем густых сливок. Прислуга с утра до вечера вертелась у печи, готовя герою разварных судаков, жареных налимов и язей, котлеты из щуки, сома, курятины, жаркое из постной свинины, щи, борщи, супы… По утрам к дому подкатывали телеги со свежей рыбой, мясом, битыми курами, гусями, перепелами и куропатками. Со стороны могло показаться, что в доме на постое размещён как минимум взвод гвардейских гусар, а не один поручик.
Павловский спал по десять часов, ел до отвала, раз в неделю под конвоем матушки ходил в церковь Филиппа Апостола, а затем в военный госпиталь на перевязки и массаж.
Он купил у старого охотника неплохой тузик и ежедневно пару часов грёб короткими вёслами по Тарасовцу и Малому Волховцу, разрабатывая плечо. К июлю раны затянулись, плечо ныло, но острых болей не было. Чувствовал себя Павловский отлично.
Читать он не любил смолоду, с интересом просматривал лишь произведения Сабанеева об охоте и рыбалке, да губернские и столичные газеты. Совершенно не пил, так, иногда с матушкой за обедом по стопочке домашней наливочки. Но выпить страшно хотелось, как хотелось и женской ласки.
Начал поручик с простого, с домашней прислуги. Мария Дмитриевна в доме не терпела ничего серого, унылого, поэтому и прислугу подобрала добротную. Наталья, тридцатилетняя бездетная вдова, рекомендованная Павловской подругой, женой солецкого отставного жандармского ротмистра, женщиной оказалась если и не красивой, но весьма привлекательной, фигуристой, с развитой грудью и широкими бёдрами, очень чистоплотной и всегда опрятной. Густые каштановые волосы неизменно аккуратно прибраны, щёки слегка подрумянены, носик чуть вздёрнут, а большие голубые глаза источали тепло и доброжелательность. Словом, всё то, что и требовалось изнывавшему от отсутствия плотской близости поручику.