Кровь богов - стр. 36

– Ясно, – кивнул Цильний. – Это… приятно слышать.

Он посмотрел на Агриппу, ожидая, что тот подаст какой-то знак, подтверждающий его нежелание участвовать в этом безумии, но здоровяк не сводил глаз с Октавиана. Молодой человек, который сейчас легко спрыгнул с лошади и широкими шагами пересекал двор, произвел на него впечатление еще при их первой встрече, двумя годами раньше. И не тем, что был кровным родственником Цезаря или видел великие города Востока. Нет, дело было в другом: молодой римлянин мог разглядеть в лихорадочном мельтешении купцов, патрициев и солдат то, что действительно имело значение. Виспансий помнил его выступление на каком-то пиру. Октавиан говорил так хорошо и гладко, что его слушали даже пьяные. Он говорил о гордости, которую они должны испытывать за те достижения, что несли миру, но Агриппа слышал в его словах и другой подтекст: ответственность, при этом ложившаяся на тех, кто представлял Рим в дальних краях, и цена, которую приходилось платить этим людям. Он с восторгом впитывал в себя идеи, которые никогда в жизни не пришли бы в голову его отцу, гнавшемуся исключительно за прибылью.

Как-то раз напившийся патриций начал смеяться над Октавианом. Одним движением руки Агриппа сбросил его с балкона. Он улыбнулся, вспомнив насмешливое изумление, отразившееся на лице Октавиана, когда толпа устремилась мимо них обоих к упавшему. Этого хватило, чтобы завязалась дружба, хотя на том пиру они увиделись впервые. Они пили и говорили до зари, и Агриппа возблагодарил своих богов за то, что послушался в тот вечер отца и пошел на пир. Следующим утром он не заключил новых сделок и не пошел искать богатых девиц, которые могли бы составить ему выгодную партию. Вместо этого он отправился в порт и завербовался на свою первую галеру. С того дня отец с ним не разговаривал.

Пятна пота проступили на тунике Гая Октавиана, а на удилах его коня Атрея появилась пена. Однако его приказы прозвучали ясно и четко, и вслед за Фидолием Виспансий Агриппа и Меценат направились к дому, чтобы собрать вещи.

– Ты не упомянул про болезнь, которая поразила его вчера вечером, – прошептал Агриппа.

Цильний повернулся к нему:

– Этого не было. А если было, он сам должен сказать нам об этом.

У дома патриций спешился и накинул поводья на столб, прежде чем войти и переодеться. Агриппа наблюдал за ним, но, только оставшись один, позволил себе улыбнуться. Он любил обоих друзей и этим удивлял сам себя, потому что обычно очень трудно сходился с людьми. Но как можно было их не любить? Ведь даже Меценат, при всем его цинизме, собрался скакать на коне с голым задом, решив, что Октавиану угрожает опасность.