Кризис Ж - стр. 29
Я бросила в море камешек. Не добросила.
Рядом с камешком обнаружился кусок зеленого стекла. Острый, не обкатанный водой. Я взяла его и стала озираться – где бы найти урну. Всегда собираю и выбрасываю опасные штуки. Сестра Антонина, кстати, тоже: ее сын Кузя однажды поранил руку о стекло на детской площадке. А я в детстве мирно играла во дворе в прятки, бежала к сараям выручаться, поскользнулась и шлепнулась прямо на острое бутылочное донышко. У меня до сих пор шрам на бедре. И чудесные воспоминания о дворовых играх.
– Сейчас, погоди, – сказала я Боре, крутя головой. – Мания такая у меня.
– Ага, знаю, – кивнул он.
– Что знаешь?
– Про стекла. И про твой шрам. Я же его видел.
– Э-э, – уши мои загорелись. Не люблю такие разговоры. Что случилось в тринадцатом номере, остается в тринадцатом номере.
– Да нет, – засмеялся Боря. – Ты мне его показывала, когда мы только познакомились.
Что ж, это на меня похоже. Здравствуйте, Борис, хотите, покажу вам задницу?
– М-м, – продолжала я тянуть звуки. – Это когда? В Большом театре?
– На балконе мы стояли в квартире Антонинки, курили. Пока они там отношения выясняли.
Здорово! Умею я оживить чужой праздник.
– Не помню, – призналась я. – Предпочитаю забывать свой позор.
– А я хорошо помню, – мечтательно произнес Боря. – Я в тебя тогда влюбился.
Он отнял у меня стекло, привстал и бросил его в далеко стоящую урну. Попал.
– Врешь ты все, – задиристо сказала я. – Ты в меня влюбился на два часа раньше. Как только я тебе дверь открыла. Изменился в лице и остолбенел.
– Конечно, остолбенеешь тут! Мне ж никто не сказал, что в квартире будет еще одна девушка. У меня не было для тебя букета. Я за ним сразу и пошел.
– Ну вот, – огорчилась я. – А я-то думала.
– Всего-то два часа разницы, Джо. И понравилась ты мне сразу. Но влюбился – когда увидел шрам.
– Чем же он тебя так поразил? Напомнил формой полумесяц?
– Угу, – Боря наклонил голову. – Евреи исторически обожают полумесяцы.
– Кто тебя знает, человека с историческим прозвищем Риббентроп.
– В общем, нет, форма ни при чем, дело в содержании. И кое-что мне твой шрам действительно напомнил. Только придется продолжить сеанс неуместной честности. Не уверен, что надо, – Боря на всякий случай обнял меня покрепче.
– Давай уже, говори, – поторопила я. – Переживу как-нибудь твою честность.
– Ну… Короче, один человек уже показывал мне шрам.
– Девушка?
– Да.
– Любимая?
– Да.
– Давно?
– Да.
– Эй, ты не рассказываешь! За такое интервью журналиста бы, например, уволили.
– Ладно, слушай. Это случилось здесь, в Сочи, в 1991 году. Мне было пятнадцать лет, ей тоже. Она приехала из Норильска в начале лета, полтора месяца прожила в Сочи с мамой, а потом еще месяц – с отцом. Ее родители разделили отпуск, чтобы она подольше побыла на море. Они снимали комнату у друзей моей тетки, на Цветном, около седьмой школы, в трехэтажке. Тетя однажды сказала, что вот, к Дроздовым приехала девочка, твоя ровесница, покажи ей хорошие пляжи, ты здесь все знаешь.