Крик родившихся завтра - стр. 19

– Зовут меня Олег Алексеевич. А фамилия действительно Бравый.

Наталья всё же прыснула. Не удержалась и засмеялась. Надолго. До слез.

– Вы… вы… вы обязательно… станете генералом, – она промокала глаза платком.

– Вряд ли, – он взял ее под руку. – Жду приказа на увольнение.

Теперь они шли по главной улице городка, по которой прогуливались пары и гоняла малышня.

– Жена, наверное, очень довольна?

– Вряд ли семейный человек пошел бы в воскресенье на детский сеанс.

– Значит, семья ждет в Союзе?

Он промолчал.

– А, заядлый холостяк? Я не в укор, – сказала Наталья, – я сама еще та феминистка.

– Кто-кто?

– Не обращайте внимания, нахваталась в Сорбонне. Модная болезнь, она недавно нам подарена была. Что-то мало народа для выходного. Неужели все в этих ваших знаменитых онсенах?

– Они не наши. И почему именно в онсенах? Кто-то просто в город поехал. Кстати, не желаете?

– В онсен? – Наталья опять неожиданно для себя хихикнула. Лежать голышом в горячем источнике ей показалось забавным.

– В город. Из концлагеря вы, наверное, никуда не выбирались.

Что-то порвалось, озноб вернулся. Хоть следующую дозу вкалывай. Она отпустила Бравого и присела на лавочку. Дрожащей рукой достала из сумочки пачку.

– Почему концлагерь?

– Вам нехорошо? – Бравый башней возвышался над ней, трубный глас доносился из поднебесья. – Вам нехорошо? – то ли эхо, то ли навязчивость.

– Почему концлагерь? – Чертова сигарета никак не желала прикуриваться от зажигалки, огонек которой метался из стороны в сторону, пока Бравый не сжал ее запястье, остановив тремор.

– Вы и правда желаете об этом говорить? – Удивительная церемонность для бравого офицера.

– Вы начали разговор.

– Я его давно для себя закончил. Но то, чем вы занимаетесь, всё равно бесчеловечно.

– Откуда…

– Я служил с генералом Бехтеревым. Обеспечивал развертку и поддержку ОГАС. Сидел за рабочей станцией в нескольких метрах от ширмы. Они всё еще используют ширму?

– Это особый случай, – сказала Наталья. – И стечение особых обстоятельств. Наука обязана его изучить.

– Обязана? Во имя чего?

– Во имя человечества. Торжества разума. Счастья всех людей. Какой ответ вам больше по душе?

– А как же слезинка ребенка?

– Достоевский был идеалистом. Я – материалист. Вы ведь воевали? И убийство врага не считали убийством? И там гибли дети. А врачи? Чтобы спасти жизнь, порой приходится причинять страшную боль. В том числе и детям.

– Не ожидал услышать это от женщины.

– Я ученый. Особая чувствительность женщины, к вашему сведению, мужской шовинизм. Женщины безжалостнее мужчин.

– По-вашему, она лишь научный образец? И мы не можем ждать милостей от природы, взять их – наша задача?