КриБ,или Красное и белое в жизни тайного пионера Вити Молоткова - стр. 10

На всякий случай я пристально посмотрел на него – постарался отшвырнуть его взглядом.

Я не раз думал, что лучшее место для того, чтобы любить всех людей на земле, – это собственная квартира. Или даже диван, на котором ты лежишь с романом Сименона в руках.

Такие мысли я держу при себе и папе про них никогда не говорю. Он мне сто раз объяснял, что пионер – это интернационалист. И что дети всех стран равны. А если это страдающие дети пролетариата, грязные и несчастные, то их я прямо должен любить особенно сильно.

В этот момент грязный мальчик показал мне кулак, а следом сделал что-то совсем невозможное. Он засунул руку в папин карман, вытащил бумажник, нахально улыбнулся мне, еще более нахально подмигнул, сплюнул сквозь зубы и исчез в толпе.

Вот так номер! Нужно было сразу броситься за ним, догнать, отнять! Но у меня как-то не вышло. Я только глупо хлопал глазами и дергал папу за рукав – но он был так занят своим триумфом, что не обращал на меня внимания.

Наконец все разошлись.

– Папа! – сказал я несчастно. – У тебя украли бумажник.

– Да ну, – широко сказал счастливый папа, хлопнул себя по карману, но почему-то улыбаться не перестал.

– Это был мальчик, – объяснил я. – Такой неприятный, грязный немного. Он незаметно залез к тебе в карман.

Договорить я не успел. Папа положил мне на плечо свою тяжелую гранитную руку, и слова застряли у меня в горле, как монеты в окошке возврата монет.

– Ничего, – сказал папа и потрепал меня по затылку, чего я терпеть не могу. – Наверное, тому мальчишке просто есть нечего. Наверное, у него младшие братья и сестры сидят голодные. Мать родная. Пусть поест – а мы не обеднеем.

Я очень люблю своего папу, уважаю его, даже немного боюсь. Но иногда он говорит так, словно повторяет за кем-то слова. Они, эти слова, конечно, ему нравятся, но лично мне бумажника было жалко. К тому же было понятно, что папе сегодня еще попадет. И от мамы, и от Клары.

К тому моменту, когда мы вернулись, мама и Клара уже выспались, отдохнули, так что действительно взялись за папу всерьез. Они хотя и не похожи внешне, но ругаются почти одинаково. Только если мама – пилит, то Клара – сверлит.

Папа обычно не обращает на весь этот визг никакого внимания, вот и на этот раз не стал. Мама и Клара, конечно, тоже сверлили скорее по привычке. Во-первых, потому, что, как я уже говорил, папа у меня напоминает памятник, в тени которого мы все обретаемся и нам очень спокойно и хорошо от этого. А во-вторых, пилить папу – только пилы тупить.

– Давайте, – сказал он, – лучше пить лимонад. Видите, какой он розовый, почти по-пролетарски красный.