Крейсерова соната - стр. 87
Зная секреты подъездов, Аня нажимала кнопки электронных запоров, входила в парадные, засовывала письма в почтовые ящики. В иных подъездах не было запоров. В них проникали бомжи, или горькие пьяницы, или непутевые подростки. И тогда почтовые ящики были раскрыты настежь, из них торчали обугленные газеты, письма пропадали, и Аня поднималась на этажи, звонила в квартиры.
В одной такой, с несколькими звонками, она нажала кнопку, под которой стояла фамилия «Князева». В коммунальной квартире жила безмужняя женщина Валентина, чей единственный сын служил в Чечне. Аня приносила сюда конвертики с военным штемпелем, надписанные округлым обстоятельным почерком. Каждый раз солдатская мать Валентина принимала письмо двумя руками, прижимала к груди, целовала, затем кланялась Ане, нежно светясь, пятилась в глубину коридора…
Валентина вышла на звонок. Несколько секунд на ее лице металось пугливое, умоляющее выражение, будто она вымаливала для себя жизнь сына. Заговаривала, заколдовывала ужасную весть, закупоривая ее в невидимый сосуд. Аня протянула ей весточку с почерком сына, и та вся вспыхнула, порозовела, похорошела, принимая драгоценный конвертик.
– А мне ночью птица приснилась. Будто прилетела к окну и держит в клюве ягоду… Не рассмотрела, красную ли, черную. Вот птица ты и есть! И ягода – Коленькино письмо! Ягода красная, добрая. – Она прижала конвертик к губам, потом к груди, на которой сквозь вырез платья виднелась цепочка для крестика. Стала пятиться в сумрак коридора, светясь из глубины, держа у груди прозрачный одуванчик света…
В другой квартире, где дверь хранила остатки добротной обивки и висела нечищеная табличка с номером, ей отворил худой, небритый мужчина, облаченный то ли в изношенный зипун, то ли драный узбекский халат. Глаза мужчины из-под косматых бровей затравленно мерцали. Из-за спины дул ядовитый сквозняк, какой бывает на горящих свалках. И все, что маячило в коридоре, – какие-то рамы без картин, разломанные тумбочки без ящиков, торшеры без лампочек – напоминало свалку. Хозяин Иван Иванович сравнительно недавно был известным ученым, преподавал в институте, что-то открывал, изобретал и испытывал. Но с тех пор как лабораторию закрыли, кафедру ликвидировали, он безнадежно запил. Скандалил, дурил, возвращался в полуобморочном состоянии, засыпал перед дверью на лестничной площадке. Вынес из дома все ценные вещи, антиквариат, фамильную посуду, портрет покойной жены. То и дело занимал на выпивку, рылся на помойках, стоял в переходах метро. Кончилось тем, что ему нечем стало платить за квартиру. К нему зачастили азербайджанцы из жилищной конторы, предлагая либо немедленно заплатить за квартиру, либо продать им ее за умеренную, но приличную цену. Уведомление, которое принесла ему Аня, было повесткой в суд, где разбирался его жилищный вопрос.