Крещение свинцом - стр. 21
Пичуга, едва скинул мешок и вытянулся, мгновенно отключился. Дьяк покосился на командира, но тот нарочито отвернулся. А потом и вовсе ушёл к Старшому.
– Общее воскресение прежде Твоея страсти уверяя, – тихо-тихо запел за спиной внезапно появившийся Лютый, – из мёртвых воздвигл еси Лазаря Христе Боже. Темже и мы яко отроцы победы знамения носящее…
– Тебе победителю смерти вопием: осанна в вышних, благословен Грядый во имя Господне! – также шёпотом подхватил Дьяк.
– Осанна в вышних, отец диакон! – Лютый в рейдах всегда демонстративно открыто крестился.
– Да, с Вербным тебя, брат Антиох.
Улыбающийся Лютый уселся рядом, плечо в плечо. На всякий случай пооглядывался и – мол, попала грязь – переломил автомат, изъял затвор, просмотрел, протёр боёк чёрной тряпочкой.
– А я помню: к бате протоиерей ещё царский приезжал. Мощный такой старик. Весь круглый, тяжёлый, точно дубовая бочка. Бывало, разгладит усы да как дунет через белую бородищу: «Сам, Владыко! и нас, по подражанию онем… в предпразднственный сей день ваия… и ветви древес в руках носящих… соблюди! и якоже онии народи! и дети! осанна Тебе приносящих, сохрани-и-и!!»
– Тише ты!
– Гм, в образ вошёл. – Лютый подсоединил магазин, передёрнул затвор. Проверил предохранитель. – Командир возвращается. А меня нет. Как не было.
И, опять шёпотом, удаляющееся:
– Благословен Грядый… во имя Господне…
Забавный человек Антиох Лютиков, какой-то сложнейший замес чистоты и наивности с лукавой прагматикой. Обаятелен, артистичен, постоянно в контексте: с одними – такой, с другими – совершенно противоположный. А ещё от времени суток и от погоды может легко меняться. Белобрысый, круглолицый – кажется с пермяцкой кровинкой. До всего интерес. И руки всё время в деле – что-то вертит, крутит, совершенствует – спуск пистолета, баланс ножа, брючные карманы. Уже двадцать шесть, а не женат. До войны всё метался, искал себя. Верит глубоко, искренне, службу знает – с пяти лет в алтаре прислуживал. Но об отцовской стезе даже слышать не хотел. Вот и проискался.
Дьяк оглянулся – никого, скинул сапоги, накрыл голенища развёрнутыми портянками. Вот он, дух русского воинства. Даже ветер возмущённо закачал верхними ветвями, осуждающе зашуршал листвой.
Пичуга вроде бы даже не дышал, как вдруг из-под надвинутой поперёк лба до носа пилотки:
– Неужели вы в это верите?! Вы же взрослые люди.
– Во что «в это»?
– Ну, в Бога этого. Двадцатый век на середине. Предельно глупо.
– Ты прав, да, когда встречаются верующий и неверующий, один из них обязательный дурак.
– В смысле: для вас я дурак?