Крещатик № 92 (2021) - стр. 37
«Почему ты так думаешь?» – не отрывая взгляда блестящих глаз от шоссе, спросил Хези. «Да, ну, он обещал, это психология войны. Получается себе дороже, что им до тебя? Два дня – это на всякий случай, неоплаченный отпуск». Голос Нафталия был высок, он сдирал с рук перчатки, проверил карманы, шерстяную шапочку положил на колени. Только сейчас Хези заметил, что на нем башмаки фирмы «Амагапер» «палладиум», которые раньше он никогда не надевал. Одна была фирма в Израиле для обуви, во всяком случае, из доступных всем. «Амагапер» изначально, по слухам, делал шины для грузовиков, потом уже добавил обувную линию, которая выпускала обувь на все времена, дешевую, прочную и легкую, годную для всех. «Это для воды мы носим, для моря», – не совсем понятно сказал Нафтали. У Хези тоже была такая пара, но он носил высокие армейские ботинки, так ему казалось надежней, да так на самом деле и было.
Сделав круг по городу, Хези подвез Нафтали к его улице, подъехав снизу по Газе, и высадил его возле кафе, которое еще работало. «Время детское, без пятнадцати девять, еще посмотрю Мабат с отцом», – подумал Хези. «Послезавтра жду тебя, давай, будь спокоен и уверен, все закончилось», – сказал Нафтали и пошел домой в холодном темно-синем воздухе родной Рехавии. Все-таки он жил здесь уже 12 лет из своих почти 23-х. На афишной тумбе был наклеен аляповатый плакат с яркой надписью «Жажда смерти». Аккуратно одетый мужик с усиками и твердым взглядом узких глаз широко шагал по ночному проспекту с небоскребами, вроде бы Нью-Йорку. «О, Чарльз Бронсон, обязательно схожу», – решил Нафтали и шагнул в парадную.
Хези расстался с ним почти с радостью, если так можно обозначить его чувства. Ну, с облегчением, скажем точнее. «Ужасный какой человек, Нафтали, слава Богу, лучше с ним дружить», – подумал Хези, вспомнил испачканное углем и потом страшное лицо своего защитника и даже вздрогнул от ужаса.
«Как он его, этого говнюка, а ведь этот гад по-настоящему ужасный человек, его все боятся до дрожи. 20 секунд – и все, даже жалко дурака, – подумал Хези и с облегчением засмеялся в голос. – Невозможно поверить, а это правда, чистая правда. Жестоко, конечно, но поделом ему, это точно. Он бы меня не пожалел, гадская сволочь, это точно».
Дома Нафтали застал отца в гостиной в привычной позе ожидания у включенного телевизора. Нагнувшись вперед, он ждал новостей с чаем в руке. Был похож на пожилого, опытного, много чего совершившего врача, каким он и был на самом деле. По телевизору в ряд стояли на низкой сцене семь-восемь, точнее не сосчитать, волосатых и бородатых парней в свитерах, ужасных башмаках на толстенной подошве и брюках клеш, достававших до пола. Они играли на музыкальных инструментах и одновременно хором c разной силой голосов пели, достаточно мило и громко. Песня называлась «Я отдал ей жизнь», отец подпевал ребятам и даже притоптывал им, иногда его славянско-еврейская наивность восхищала Нафталия. Вот и сейчас тоже восхищала. Может быть, он и принял рюмку-другую, даже третью, неизвестно. Только он мог знать правду. Ивритом отец владел в совершенстве, у него была врожденная способность к языкам. У детей его, кстати, тоже были такие способности. У отца был легкий акцент, неистребимый. Русский, английский. Очень странная смесь акцентов жила в его иврите.