Кремль - стр. 15
– Все толкуете, все шумите… – добродушно проговорил владыка. – Все мятетесь… Ишь ты, как раскраснелась, мать Марфа! Должно, крепко билась… А вы лучше бы на благостыню Божию уповали, маловеры…
– Да, хорошо тебе говорить-то, владыка святый… – поправив кику, не без раздражения сказала Марфа, знавшая, что владыка играет и вашим, и нашим. – Тебе что? Ты везде свое поплешное[2] сберешь. А помнишь, что москвитяне с пленными новгородцами-то наделали? Всем, разбойники, носы, губы да уши обрезали, да так и пустили…
– Как не помнить? – отозвался владыка, тоже видевший хитрую бабу насквозь. – Да ведь и новгородцы с москвичами иной раз не лучше поступали. А что касаемо меня, – набожно поднял он заплывшие глазки к потолку, – так на все буди воля Господня…
У порога опять тихо встал дворецкий.
– Ну? – сердито крикнула Марфа.
– Да отец Евфросин никак не отстает, матушка боярыня… – сказал старик. – Пущай, говорит, хошь на малое время боярыня выйдет…
– Это он все насчет аллилугиа хлопочет… – улыбнулся владыка в бороду. – Такой настырный старичонка, не дай Бог!..
– Да ты рассудил бы их со Столпом как-нито и успокоил бы душу его… – сказал кто-то из бояр.
– Да я и успокоил… – отвечал владыка. – «Хошь, – говорю, – двои, хошь трои – твое дело. Раз тебе сам патриарх константинопольский велел, мол, двоить, так чего ж тебе, мол, еще? Ему теперь больше всего Столпа доехать охота…
– Беда, какая смута в Церкви Божией идет!.. – степенно сказал старый, белый как лунь боярин. – Намедни у меня попы о перстосложении схватились: один кричит, что надо двое персты креститися, а другие – трои… Сколько годов крещена Русь, а все никак не столкуемся…
Марфа сурово взглянула на дворецкого и, поправив кику и решительно засучив рукава, широкими шагами пошла из сеней:
– Ну, покажу я ему сичас аллилугию!..
IV. Москва на походе
Было близко Рождеству. Морозы стояли лютые. Иван, не глядя на это – он притворялся страшно разобиженным новгородцами, – приказал немедленно строить полки к походу. Он повелел, чтобы с полками шел и наряд пушкарский с Фиораванти, и дьяк Бородатый, который был весьма начитан в летописях и который в стязании о правах и вольностях новгородских мог оказать великому государю немалую услугу, и конные татарские отряды с дружком государевым касимовским царевичем Даньяром, к которому Иван иногда езжал потешить свое сердце тешью царскою, охотою соколиною.
И вот по узким, заваленным снегом улочкам Москвы пошли кличеи-бирючи, которые, надев на посох шапку, кричали во всю головушку, что великий государь на отступников от веры православной, на новгородцев непутных войною идет и чтобы все, кому то ведать надлежит, явились бы к своему месту. И сразу закипела Москва приготовлениями бранными, и через несколько дней – суровый нрав великого государя был известен – полки московские уже были готовы к выступлению. Подвигались полки и с других городов…