Край навылет - стр. 13
3
Прошлое, эй, без балды, прямо-таки приглашает к злоупотреблению вином. Как только Максин слышит, что за Реджем закрылась дверь лифта, она устремляется к холодильнику. Где в этом охлажденном хаосе «пино во-пиющееся»?
– Дейтона, у нас опять вино закончилось?
– Не я ж эту дрянь лакаю.
– Нет, конечно, ты больше по «Ночным поездам».
– У-у. Можно сегодня вот без этого мне винизма?
– Эй, я знаю, что ты с него слезла, это просто шутка, ага?
– Терапизм.
– Что, прости?
– По-твоему, двенадцатишаговые – не люди, ты всегда так считала, сама ж в какой-то спа-программе, разлеживаешь там с водорослями по всей физии и прочей дрянью, так что даже не знаешь, как это, – ну а я тебе говорю… – Драматическая пауза.
– Ты не говоришь, – подсказывает Максин.
– Говорю, это работа, подруга.
– Ох, Дейтона. Что бы там ни было, извини меня.
Так оно все дальше и плоцкает, обычным потоком эмоциональной наличности, в котором полно неполученных дебиторок и безнадежных долгов. По сути: «Никогда, ни в жисть, не связывайся ни с кем с Ямайки, которая остров, они там думают, что харассмент – это легавый, сбывающий шмаль налево».
– Мне с Хорстом еще повезло, – размышляет Максин. – Трава на него никогда вообще не действовала.
– Ясно дело, вы столько белого жрете, белый хлеб и всякое, – перефразируя Джими Хендрикса, – майонез! Он бьет по мозгам – вы все вусмерть беложопые. – Телефон уже какое-то время терпеливо мигает. Дейтона возвращается к работе, а Максин остается не понимать и дальше, почему наркотические предпочтения растаманов должны иметь какое-то отношение к Хорсту. Если только Хорст никак почему-то не вылезет у нее из головы, куда он нельзя сказать, чтобы влазил – ну, не настолько, и притом довольно давно.
Хорст. Продукт Среднего Запада США в четвертом поколении, эмоционален, как элеватор, притягателен, как дуболом на «харли», незаменим (помоги ей боже), как настоящая «Ед-ОК», когда обуревает голод, Хорст Лёффлер до сего дня располагал почти безошибочной историей знания о том, как поведут себя определенные предметы потребления со всего света, причем вполне задолго до того, как они сами это поймут, чтоб нагрести их целую кучу, не успела еще в кадр войти Максин, и смотреть, как эта куча растет все выше, с трудом храня верность некоему обету, очевидно даденному в тридцать лет: тратить ее по мере накопления и оттягиваться, покуда выдержит.
– Так и… алименты ничего? – поинтересовалась Дейтона, второй день на работе.
– Никаких.
– Что? – хорошенько вперившись в Максин.
– Тебе с чем-нибудь помочь?
– Долбанутей я пока ничего не слыхала от чокнутых белых курей.