Красный дворец - стр. 38

Воздух разрезал свист стрелы.

Она вонзилась во что-то живое, и раздался крик. Я вздрогнула всем телом. Крестьянин. Его подстрелили, словно дикого зверя. Крик перешел в мольбы о пощаде, а потом кто-то рявкнул:

– Ты посмел оклеветать наследного принца нашего королевства! Ты опорочил его, а это преступление карается смертью.

– П-п-пожалуйста! Я не знал…

Раздался металлический лязг, и я услышала, как захлестала кровь.

Я готова была закричать от ужаса. Оджин зажал мне рот, спиной я чувствовала быстрое биение его сердца. Он был напуган не меньше моего.

– Закопай труп в холмах! – приказал кому-то солдат. – А ты – найди семью предателя и арестуй их всех. Король поступит с негодяями, как ему будет угодно. А остальные пусть и дальше срывают листовки. Чтоб к ночи ни одной не осталось!

Я едва могла дышать. Мне еще не доводилось видеть, чтобы человека лишали жизни так бессердечно, так быстро, без намека на сожаление или упреки совести. До меня дошло наконец, что, если я и дальше буду расследовать резню в Хёминсо, меня могут убить. И эта мысль потрясла меня.

«Тогда беги отсюда, – прошептал мне внутренний голос. – Медсестра Чонсу тебе не кровная родственница. Уноси ноги. Спасайся».

Со все нарастающей паникой я смотрела на колышущийся тростник. Я была слишком молода, чтобы рисковать жизнью, передо мной открывалось еще столько возможностей. Я могла бы забыть о страданиях медсестры Чонсу, отвернуться от нее, и никто не стал бы винить меня в этом. Вообще никто.

«Но я не должна так поступать, – подумала я, и это была скорее обращенная к себе мольба, чем осознанное решение. – Я не смогу с чистой совестью считать себя медсестрой, если не воспротивлюсь столь вопиющей несправедливости. Я должна что-то предпринять».

Мы прятались в зарослях тростника до тех пор, пока небо на западе не начало становиться пурпурным. Убедившись, что мы остались совершенно одни, Оджин медленно встал. Руки и ноги у меня затекли, и их покалывало, когда я с трудом пробиралась по полю к дороге. Я не спрашивала, куда мы идем, – мне было все равно, лишь бы оказаться подальше от того места, где был убит крестьянин.

– Если тебе надо поговорить… – сказал Оджин, глядя на меня.

Я не могла произнести ни слова. Мы оба молчали, и как я ни старалась забыть о случившемся, в ушах у меня все еще звучали свист стрелы и ужасающий глухой звук, с которым наконечник вонзился в тело. Мне казалось, я сойду с ума.

Оджин же быстро справился с потрясением. Он скрупулезно изучал листовку.

– Я хочу домой, – наконец сказала я, не желая больше иметь дела ни с листовками, ни с врачом Кхуном, ни с чем. – Я ухожу.