Красные части. Автобиография одного суда - стр. 10
Она говорит, что не рассказала, потому что ей было стыдно. Я говорю, что стоило об этом рассказать хотя бы потому, что это произошло. Мы как будто пытались докричаться друг до друга с противоположных концов картонной трубки.
К тому времени, когда мы с матерью окажемся в обшитом деревянными панелями кабинете, который Мичиганский университет любезно предоставит каналу CBS для записи интервью, суд над Лейтерманом будет подходить к концу. Перед нами будут горы фруктов и печенья, а позади нас – несколько недель в суде, которые мы провели глядя на экран, куда проецировались фотографии со вскрытия тела Джейн. Я начну понимать, откуда у моей матери могла взяться фантазия о суверенном, непроницаемом «я».
Судебно-медицинский эксперт зачитал вслух описание каждой из этих фотографий на январских слушаниях. Тогда не было присяжных, поэтому изображения показывать не стали. Пока эксперт выступал, слезы непроизвольно текли у меня из глаз, и у моей сестры тоже. Но мама не плакала. Ее тело просто схлопнулось. Плечи скруглились, грудь впала, и всё тело стало похоже на пустую оболочку. Колени сотрясались в судорогах. Я хотела дотронуться до нее, но не знала, какое прикосновение могло бы ей помочь. Я попыталась легонько прижать ладонями ее дрожащие бедра, потом – положить руку ей на спину. Она не отозвалась. Было ясно, что она провалилась в мир, где нет прикосновений, где утешение невозможно.
В перерыве мы с сестрой сбежали в туалет, и Эмили сказала мне, что не может смотреть на нашу мать. Ей было невыносимо видеть, как она страдает. Я согласилась, но не стала признаваться в менее достойном чувстве. Я чувствовала гнев. Я хотела, чтобы мать выдержала натиск этих подробностей с прямой спиной. Мне было невыносимо видеть, как от слов одного человека ее тело съеживалось в тело маленькой девочки. Я хотела, чтобы она не отворачивалась, чтобы она не дрожала. Глядя, как моя прекрасная сестра моет и сушит руки и красит губы, я пыталась представить, как чувствовала бы себя, если бы фотографии ее вскрытия, а не Джейн, крутились на большом экране. На мгновение меня пронзило парализующим чувством вины, за которым поднялась волна тошноты. Это же сестра моей матери. Чего еще я ожидала?
Моя мать выглядела совершенно дико, необузданно: шляпу ее подхватило ветром и унесло в открытое море, так что голову ее украшала лишь развевающаяся седая шевелюра; черные фильдеперсовые чулки были видны до самых бедер, юбки были подоткнуты вокруг пояса, одна рука ее держала поводья поднятого на дыбы коня, другая сжимала армейский револьвер моего отца, а позади нее бурлило неукротимое, бесстрастное море – свидетель праведного гнева