Красавица и чудовища - стр. 44

Что нам делать с ней дальше?

Я не знаю, что принесет нам обоим новый день. Не знаю, сколько еще мы проживем на белом свете. Но есть единственный человек, которого я знаю достаточно хорошо — своего лучшего друга.

Я крепко обнимаю Кейт, она смелая девочка и храбро держалась. Надеюсь, у нее сложится все хорошо и больше не придется продавать себя в борделях.

А после отрываю от себя, разворачиваю и подталкиваю к Ворону. Она путается в джинсах, которые висят на щиколотках, падает, но он ловит ее в последний момент. Немного удивленный, все еще хмурый, но на его губах снова расцветает, мать его, улыбка.

Кейт — ей действительно идет это имя, — тоже улыбается ему. Невинно, растеряно и смущено, как не каждая могла бы улыбаться, будучи при этом абсолютно голой и после всего, что ей довелось пережить.

При виде ее улыбки Ворон плывет окончательно.

Я вижу это в его стремительно темнеющих глазах, которые с жадностью окидывают голое тело — острую грудь с розовыми сосками, плоский живот и невинную гладкость между ног.

Натягиваю обратно джинсы и застегиваю ремень, стараясь больше не пялиться на их улыбки. На то, как ложатся его руки на ее талию. Поправляю натянувшиеся в паху джинсы.

Ворон хочет стать ее первым. И он станет. А я бы все равно не мог.

Физиология, ничего личного.

***

Кейт

Меня продолжает колотить изнутри, даже когда Ворон обнимает меня с непривычной нежностью. Я больше этому не верю. Ведь уже в следующую минуту он может снова накрутить мои волосы на кулак и заставить давиться его членом.

Я соврала.

Снова соврала ради собственного же блага. Таких историй о девушках в борделях миллион, особенно в бедных районах Чикаго. Боссов такими биографиями не удивишь. Они легко поверили мне, тем более, что мой страх был настоящим.

Как и мое имя.

Но они не стали спрашивать мою фамилию.

Я все еще не знаю, помнят ли они Пинки Пай, если сами уже давно не отзываются и не пользуются своими настоящими именами. И пока не хочу проверять.

Ворон улыбается мне в полумраке комнаты — странной, неживой улыбкой. Как если бы у него болело лицо после ожогов. Гримаса немного жуткая, но его синие глаза больше не обжигают меня презрением, так что постепенно я тоже успокаиваюсь.

И вздрагиваю только, когда Медведь дергает ручку входной двери.

Молча, Ворон достает из кармана тот самый ключ и кидает его Медведю. Больше не глядя на нас, он проворачивает ключ в замке и уходит.

Ключ остается в дверях.

— Почему он ушел?

Это первое, что приходит на ум. Разве они занимаются сексом по отдельности? Разве это не всегда были только тройнички?