Кракен пробуждается - стр. 13
– Что?
– Тот парень из Адмиралтейства, капитан Винтерс, говорил о давлении в четыре-пять тонн… – Я повернулся к начальнику экспедиции. – Какая здесь примерно глубина?
– В районе Кайманской впадины, между Ямайкой и Кубой, – ответил он, – более пяти тысяч.
– Но… – начал я удивленно.
– Саженей, милый, – подсказала мне Филлис, – в футах – тридцать тысяч.
– А-а-а, – протянул я. – Это около пяти с половиной миль?
– Да, – подтвердил капитан-лейтенант.
– А… – начал было я.
Но он уже вернулся к своему докладу.
– Это, – обратился он к собравшейся толпе, состоявшей к тому времени из меня и Филлис, – на сегодняшний день предел наших возможностей. Хотя… – Он сделал многозначительный жест и указал на точно такую же сферу, но гораздо меньшего диаметра. – Здесь перед нами совершенно другой аппарат, способный достичь в два раза большей глубины, нежели батископ, а, возможно, и еще большей. Этот аппарат полностью автоматизирован и кроме всевозможных измерительных приборов оснащен пятью телевизионными камерами. Четыре из них дают изображение в горизонтальной плоскости, а пятая – в вертикальной, под самой сферой.
– Этот прибор, – вдруг раздался чей-то голос, имитирующий интонацию начальника, – мы называем «телебат».
Однако никакая насмешка не могла смутить капитан-лейтенанта – никак не отреагировав, он невозмутимо продолжал лекцию. Но аппарат уже был окрещен и так и остался телебатом.
В течение трех дней мы занимались испытанием и наладкой оборудования. Нам с Филлис тоже позволили влезть в батископ и погрузиться на триста футов, – просто так, чтобы прочувствовать, что это такое – после чего мы уже не завидовали тем, кому предстояло погружение на тысячу саженей.
Утром четвертого дня все столпились вокруг батископа. Два участника экспедиции – Вайзман и Трэнт, протиснулись сквозь узкое отверстие внутрь аппарата, затем им передали необходимую на глубине теплую одежду, пакеты с едой, термосы с горячим чаем и кофе.
– О'кей, – махнул на прощание Трэнт, показавшись из люка.
Матросы задраили крышку люка и при помощи лебедки перенесли батископ за борт. Он висел, сверкая в солнечных лучах, и слегка покачивался. Неожиданно на телеэкранах возникло наше изображение – кто-то из парней внутри батископа включил камеру.
– О'кей! – уже из динамика раздался голос Трэнта. – Опускайте!
Батископ коснулся воды, и через мгновение волны океана сомкнулись над ним.
Я не хочу описывать детально все погружение – оно было долгим и утомительным. Надо сказать, смотреть на экран, ничего не делая, довольно скучное занятие. Вся жизнь моря, оказывается, четко разграничена на определенные слои-уровни. Верхний, самый обитаемый слой, кишит планктоном, подобно непрекращающейся пылевой буре. Разглядеть можно только существа, вплотную приблизившиеся к иллюминаторам. Глубже, из-за отсутствия питательного планктона, жизни почти нет, лишь изредка на экранах проскальзывают тени каких-то рыб: мрак и пустота – однообразный вид до тошноты. Поэтому большую часть времени мы провели с закрытыми глазами и лишь изредка выходили на воздух перекурить. Солнце палило нещадно, и матросам приходилось то и дело поливать раскаленную палубу водой. Флаг, что тряпка, болтался на флагштоке, разморенный океан распластался под тяжелым куполом неба и только где-то над Кубой виднелась тонкая полоска облаков. Кроме помех в наушниках, тихого гудения лебедки и голоса матроса, отсчитывающего пройденные сажени, ничто не нарушало безмолвие дня.