Крах дипломатического «Согласия» - стр. 18
Появились дровни. Тело капитана погрузили на соломенную постилку. Смыслов подошел к людям с винтовками, видимо, патрульным, сказал, что знает покойного, и попросил разрешения его похоронить.
Патрульные покосились на торчащие из-под башлыка погоны, но ничего не сказали.
– Забирайте своего капитана, сначала за справкой на погребенье, потом куда хотите.
– Спасибо, служивые, – ответил Смыслов.
– Мы не служивые, а красная народная дружина.
– Все равно спасибо.
Смыслов побежал к саням с телом капитана.
– Приходите на Разъезжую, дом 29, в чайную, спросите хозяина, – на прощанье крикнул Ивану домовладелец, – Если что, за ночлег не беспокойтесь, дом большой. Всем места хватит.
Подпоручик отправился с телом ротного в казармы полка. Вечер и почти весь следующий день прошли в похоронных хлопотах. Отпевание и погребение назначили на третий день. Гроб с телом капитана находился в полковой церкви.
Оставаться еще на одну ночь в казармах Смыслов больше не хотел. Все до единого запасные чины больше всего боялись попасть на фронт и поэтому отчаянно поддерживали идею немедленного окончания войны. Ему показалось, что даже стены казармы пропитаны запахом трусости, и поэтому он принял решение отправиться в гости к новому знакомцу, домовладельцу Серебрякову.
Строение в три этажа за номером 29 на углу улиц Разъезжей и Николаевской до революции было завидным домовладением. На первом этаже располагалась чайная, на втором нумера для приезжих и парочек, на третьем апартаменты, где жила семья хозяина. После октябрьского переворота некоторые комнаты на втором этаже занял какой-то комитет. Там был телефон, по которому служащие организации постоянно принимали звонки.
Чайная еще работала. На кухне хлопотала жена хозяина, посетителей обслуживали две старшие дочери.
– Свободных мест нет, – огорошил Смыслова с порога инвалид-привратник.
– Я к Василию Кирилловичу.
– Это другое дело, он говорил, что ждет какого то офицера.
– Уже заждался, – вышел откуда-то из боковой комнаты хозяин дома. – Маня, – крикнул дочери, – накрой нам в кабинете.
Они зашли в небольшую комнатку без окон, рядом с вестибюлем, сели за стол.
Марья Васильевна принесла суп, котлеты и бутылку вина.
– Да тут у вас по-царски! – пошутил Смыслов.
– Старые запасы, уж лучше выпить с приличным человеком, чем отдать все это на растерзание орде негодяев.
– Как же вы о революционном народе, нехорошо! – покачал головой Смыслов.
– Скажите мне, а я что, не народ? – спросил Серебряков, – мой отец в этом доме начинал половым, проворный был, ярославцы все проворные. Потом купил чайную у прежнего хозяина, живота не щадя трудился. Я как подрос, тоже все тут, при деле. Этажи постепенно тоже выкупили, обустроились, детей нарожали, дочерей бог дал, четверых, и тут революция. Я теперь, получается, буржуазия и вредный для новой власти элемент, так?