Крах Атласа - стр. 16

– Что ты с ними делаешь? – спросила Эйлиф, даже в такой роковой момент не устояв перед любопытством. Она не могла не восхититься ремеслом коллеги.

– О, выучил тут недавно один классный фокус, – ответил блондин, явно польщенный. – Обезвреживание через обезболивание. Круто же, правда? Вычитал в одной книге месяц назад. Короче, без обид, но тебе пора. Мне надо свести счеты с одной мстительной библиотекой, совершить правосудие. Уверен, ты можешь меня понять.

Слегка покачиваясь, он сделал шаг навстречу. Вблизи Эйлиф заметила, что глаза у него налиты кровью, а один зрачок раздулся черным бездонным колодцем. Выходит, не так уж и легко блондину дается выживание. Эйлиф коснулась его липкой от пота щеки. Как русалка она узнала зов грядущего кораблекрушения. Поняла, что впереди ее ждет столкновение и темный водоворот пучины.

– Ты кого-то без конца защищаешь, – услышала она размышления блондина. – Отчего мне кажется, будто я его знаю?

Краешком гаснущего сознания Эйлиф сообразила, что уронила винтовку, потеряла последний шанс, и что вот-вот молитва смолкнет. Блондин вручил ее в руки судьбе, хоть и непреднамеренно, и еще он откуда-то знает Гидеона.

В этот момент котики зашевелились, и блондин отвлекся, однако на долю секунды Эйлиф удалось вновь привлечь его внимание. Она знала: он скроется еще задолго до того, как окончательно развеются его чары, но в нем ощущалось нечто такое, что ей надо было увидеть, понять.

– Посмотри на меня, – сказала Эйлиф. Взгляд его голубых глаз не сулил ничего хорошего и в то же время был полон сожаления. В нем чувствовались тьма и злоба, целеустремленность, гнев – словно хаотичные брызги крови на древних чарах.

Она буквально услышала ход часов, пульс приближающейся смерти. Его конец был близок, как и ее.

– Сколько тебе еще осталось? – с трудом спросила она.

Блондин издал грубый смех.

– Полгода, если верить тому, что мне поведали. И я, к несчастью, верю.

Сверкнули клинок и его оскал во тьме.

– Люблю, когда рок настигает нас, – сказал блондин, глаза которого к тому времени совершенно почернели. – Разве он не романтичен?

– Да, – прошептала Эйлиф.

Эта жизнь – не жизнь, а выживание в обмен на свободу, якорь,

и вот он рывками

идет во тьму,

а там глаза,

его глаза.

– Эйлиф, – позвал другой голос. Знакомый, старый и не такой елейный. – Твое время вышло.

Из бескрайних глубин океана пробилась знакомая краснота. Из расселин времени и снов вопреки всему появился знакомый красный гроссбух.

Эйлиф попыталась бежать, но Счетовод снова нашел ее.

Впервые русалке было нечем торговаться. Ей нечего было предложить, нечего пообещать. Не о чем стало петь лживую песню сирены. Насечки на бедрах, эти долговые отметки алели во тьме как деления шкалы, намертво приковав ее к неизбежному исходу. И вот он пришел, ее конец.