Кожа и чешуя. С чего начинается Деликатес - стр. 3
– Что, мать, делать будем? Наша-то разошлась не на шутку. Эдак, футбольная команда скоро у нас народится!
– А чем ты, старый дурак, думал, когда советы ей давал? Разве не видишь, что девка твоя – ловец? Сызмальства ловит всё, что ни попадётся, вот и надо было её в ловцы пристраивать, а не в жёны. Не учёл индивидуальность, теперь выкармливай кровных большеротиков, как знаешь.
– Ой, и правда, ловец. Как я сразу-то не догадался! Что ж ты, глупая баба, мне не подсказала?
– А ты меня много спрашивал? Я с тобой потому столько лет и прожила, что без спроса рта не открываю. Я ж не ловец, я – мужняя жена. Разницу разумеешь? Потому за такого дельного мужика, как ты, я и вышла. А если кто не мужняя жена, так ищет себе шальных да опальных, тех, кто в уши воды нальёт и весь из себя щёголем ходит, а сам – хуже тех котов, которые нам тогда весь сенной сарай загадили. Это дело известное: на ловца и зверь бежит. Зверь, а не муж. Так-то. Спросил ты меня – ответила, дальше поступай по своему разумению, а я пойду кашу варить, ненасытных кормить.
Сказала мать и пошла кашу варить, а отец ещё больше закручинился. Девка-перестарок, три раза разведённая, куда такую денешь? Думали-то, вырастет она обычной бабой, и ничему особому её не обучали. К шитью пробовали пристроить – все иголки поломала; к готовке – в руках её стаканы лопаются; возьмётся кастрюлю драить – дыру протрёт. Непригодная получилась к домоводству. Поехал отец в город, просить школу, где учат коней на скаку останавливать и в избы горящие входить, принять его дочку великовозрастную. С собой взял большой кошель. Про котов им рассказал, про мужиков. Головами покивали, полкошеля взяли и велели Бабу везти на погляд, мол, им те, кто дыры в кастрюлях трёт, ей-ей, подходят. А как увидели её, так сразу и зачислили, без экзаменов. У них на ловцов глаз набитый. Опыт! Но ещё полкошеля за милость свою, конечно, прибрали – полкошеля лишними никому не будут – и кушак эксклюзивный, что жена вышила, в придачу. Отец продумал про себя: «Хапуги!» Когда, улыбаясь, им кушак отдавал, злился, но пока до́ дому добирался, подостыл: и дочка теперь при деле, и жене будет, чем досуг занять. Пусть-ка новый кушак вышивает. Вот так, одним махом, пристроил своих женщин к делу!
Училась Баба примерно – нравилось ей очень. Когда дрожь по земле от первого своего скакуна учуяла, аж в мурашки ударилась от удовольствия, и потому ни одного занятия не пропустила: как коня приманить, как коня убедить, как коня обуздать, как коня удержать, как коня оседлать – всё выучила. Как в избы горящие входить, чтоб из них с имуществом ценным живой выйти, тоже освоила. Дали за это Бабе диплом «Женщины в русских селеньях», и с тех пор семья горя не знала: конины вдоволь, кумыса вдоволь, сил лошадиных тоже мерином немерено и тепла, понятное дело, тоже в достатке. Так и жили, не зажиточно, но сытно. Кони, они ж не коты: конь, если сорвался, скачет, всё снося на своём пути, несёт его. Баба когда его остановит, даже если седок на нём, снимет беднягу бережно. Он дрожит весь, Бабе в ноги валится, мол, спасительница, мать родная, выжил! И коня опального ей оставит, и ещё за спасение приплатит. К выгодному делу, наконец, Бабу пристроили.