Ковчег до Ноя: от Междуречья до Арарата - стр. 38

(повреждение, буквально «она была повреждена») и ḫepi eššu (новое повреждение). Работала эта система следующим образом. В некоем учреждении писец по имени Акра-лумур копирует табличку с каким-то важным текстом. Дойдя до места, которое он не может прочесть и понять с уверенностью по причине повреждения в оригинале, он делает в своей копии пометку ḫepi (повреждение). Писец, который впоследствии копирует табличку Акра-лумура, тщательно выписывает пометку ḫepi во всех местах, где ее сделал его предшественник. Этот процесс может продолжаться до бесконечности – все дальнейшие копии в точности воспроизведут данный текст со всеми пометками, первоначально сделанными Акра-лумуром. Такие пометки можно найти в текстах, которые даже мы сегодня можем восстановить без труда, – но задача писца, как мы видим, состояла в точном воспроизведении древнего текста в таком виде, в каком он до него дошел, ничего не домысливая даже в самых очевидных случаях.

Свидетельство усилий трех поколений писцов по передаче текста очень древней и чрезвычайно поврежденной таблички. Имена и фамилии писцов указаны на обратной стороне.

При таком многократно повторяющемся копировании может случиться, что какая-то из копий в этой цепочке сама оказалась поврежденной. Возник «новый дефект», который должен быть, соответственно, обозначен как ḫepi eššu. Литературные тексты часто завершаются колофоном – выходными данными таблички, в которых указывается как источник текста, так и писец, сделавший данную копию. При копировании наиболее почтенных текстов копировались также и колофоны, так что на некоторых табличках мы видим целых три колофона в хронологическом порядке.

Наше знание о жизни месопотамских писцов основано на многочисленных и разнообразных свидетельствах; картина, намеченная здесь лишь несколькими штрихами, тем не менее подводит нас к важному вопросу:

Насколько было грамотно месопотамское общество, скажем, в первом тысячелетии до Р. Х.?

В древней Месопотамии никто, разумеется, не ораторствовал на улицах, требуя всеобщей грамотности. Вплоть до последнего времени ассириологи обычно исходили из предположения, что в месопотамском обществе доступ к чтению и письму был крайне ограничен. (Получается забавный парадокс: многовековая чрезвычайно высокая литературная традиция, поддерживаемая в преимущественно неграмотном обществе.) Я подозреваю, что это предположение в конечном счете основано на хвастовстве царя Ашшурбанапала в VII веке до Р. Х. – многие тексты в его ниневийской библиотеке завершаются сентенцией о том, что царь, в отличие от своих предшественников, мог прочесть даже таблички, написанные