Ковчег до Ноя: от Междуречья до Арарата - стр. 14

Самые ранние шумерские знаки на этих табличках (мы будем представлять их ЗАГЛАВНЫМИ БУКВАМИ) похожи на картинки, которые рисует четырехлетний ребенок: «стоять» представляется картинкой НОГА, «пиво» представляется картинкой КУВШИН. Очень многие такие знаки-картинки на первых порах использовались наипростейшим образом: каждый знак обозначал ровно то, что нарисовано. Мешок таких изобразительных знаков плюс пригоршня знаков для чисел [10] – вот и все, что нужно для ведения записей в приходно-расходной книге – даже, как ни странно, довольно сложных по смыслу записей; но бюрократический язык – это лишь весьма ограниченная часть всего языка. Покуда единственная цель состояла в подсчитывании месячной выручки, можно было на этом остановиться; но всплеск творческой энергии вызвал желание записывать любые тексты, включая поэтические и исторические, стимулируя тем самым дальнейшее развитие письменности.

Это развитие основывалось на принципе, который можно назвать революционным: знак, изображающий и обозначающий некоторый объект, используется затем для обозначения звуков, составляющих название этого объекта, без сохранения какой-либо связи с первоначальным значением. Например, ячмень с самых ранних пор обозначался знаком ЯЧМЕННЫЙ КОЛОС. Слово «ячмень» по-шумерски произносилось как слог še (ше). Указанный принцип давал теперь возможность использовать знак ЯЧМЕННЫЙ КОЛОС как для обозначения ячменя, так и в качестве слога ше в составе другого слова, по смыслу никак не связанного с ячменем, как если бы мы начали таким образом выписывать русское слово шея[11]. Идея о том, что графический знак может обозначать не предмет, а звук, произвела Большой Скачок: теперь стало возможным записывать абсолютно все что угодно. Была создана полная система знаков, достаточная для записи слов, их грамматических форм, живой речи, и в конечном счете всей чрезвычайно тонкой и сложной нарративной литературы на шумерском и на аккадском, а также на других языках древнего Ближнего Востока.

Даже сегодня мы сталкиваемся с трудностями, когда надо договориться о новом символе, в котором ранее не было нужды, или изобразить нечто неизобразимое. Никто кроме Льюиса Кэрролла не задавался целью изобразить «оно», между тем слово оно нам необходимо. Решение находили в том, чтобы нагрузить новым смыслом какой-нибудь уже имеющийся, но мало используемый знак, в дополнение к его первоначальному смыслу. Например, шумерский знак КУВШИН первоначально обозначал «пиво» (произносится kaš, каш) и других значений не имел. Его «нагрузили» вторым значением, никак с первым не связанным, – «оно» (bi,