Размер шрифта
-
+

Ковчег - стр. 2

Мы двигались быстро. Отставать не разрешали. Распределители подгоняли нас грубыми окриками, сверялись с данными на прямоугольных штуках – планшетах. Прозрачно-чёрные, чуть вогнутые, планшеты рябили цифрами. Я вытянула шею подсмотреть, что там за цифры. Почти все дети умели читать и писать, родители уделяли внимание базовому образованию, быстро сворачивая его годам к десяти, когда дети достаточно крепли, чтобы помогать взрослым на полях. Мы собирали урожай серых овощей и считали количество гнилых и пригодных к пище, высаживали бледные травы и повторяли буквы в их названиях, копали колодцы и писали пальцем в пыли свои имена. В рядах светящихся цифр из планшетов я ничего не поняла. Один из распределителей заметил, я быстро опустила голову, пока он не замахнулся или не достал шокер.

Из последнего дома в колонну вытолкнули лохматую девочку. Толстые растрёпанные косы колотились по спине, мать подтащила её, сопротивляющуюся, упирающуюся обеими ногами, к концу шеренги, разжала пальцы, умчалась прочь. Я заметила, как она тёрла глаза. Неужели плакала? Женщина встала возле моей мамы. Та посмотрела на неё с отвращением, поменялась местами с Максом. Слёзы в нашей семье считались роскошью и слабостью. Если я плакала, мама грозила не давать мне воды целый день.

Девочка издавала странные звуки, рвалась к матери. Распределители толкали её обратно. Она делала какие-то знаки, заламывала руки, хныкала. Нас разделяло пять или шесть человек. Я узнала её, она заметила меня.

– О нет!

Я так надеялась, что распределение пройдёт Хана. Но моя лучшая подруга стояла в толпе со своими родителями и украдкой помахала мне, когда я проходила мимо. Рядом с ней возвышался Том, он сбежал из-под надзора матери и теперь прижимался к Хане. Все говорили, у них любовь. Прекрасная пара, возможно, дадут здоровое потомство, если доживут до детородного возраста. Почему я решила, что и Хану постигнет моя участь? Мне хотелось разделить страх с кем-то родным и радоваться, что в неизвестности рядом будет плечо друга. Вместо этого в ухо упёрся сопящий нос.

– Я! Я! – весело сообщила лохматая девочка. Её звали Полоумная Магда, вечно сопливая, едва складывающая слова. Вот моё дружеское плечо – Магда. Она забыла о матери, вцепилась в меня и висела до самого ангара, в котором нас ждало завершение Церемонии.

Между собой дети назвали Церемонию час «Ц». Произнести слово целиком не решались, по отсекам ходило суеверие, что произнести полностью значило пройти отбор. Родители не разделяли детстких суеверий, однако старались не говорить страшное слово. Перед тем, как отправить меня к распределителям, мама несколько раз сказала «Церемония». «Умойся, ты должна быть чистой для Церемонии». «Не смотри в глаза распределителям Церемонии, они не терпят наглости». «Главное, молчи. На Церемонии требуют соблюдать тишину». Драла мне волосы щёткой, растерявшей большую часть зубов, и повторяла это проклятое слово вновь и вновь. Для меня «Ц» значило особый стук сердца, будто оно забывало привычный ритм и начинало цыкать, отнимая последние остатки храбрости. Тебя отобрали. Час «Ц» наступил. Теперь ты потерян. И тебя никто не будет искать. Навязчивая мысль, что нас отдают на съедение жуткому монстру, не покидала меня. Я вошла в ангар, стряхивая Магду, оглянулась. Сопровождающие нас взрослые замерли в стороне, сбились в кучу. Глаза их сверкали, внезапно они все стали одним бледным испуганным лицом.

Страница 2