Коварный брамин из Ассама. Гибель империи. Реванш Янеса - стр. 19
– Да, господин. Сторожат и пьют вино.
– Пускай. Однако сюда не должен больше входить никто, кроме Тимула: мы позовем его, когда он нам понадобится.
Янес сам запер дверь на ключ и сел за стол рядом с женой.
Каммамури из повара превратился в слугу, вернее, в лакея и принялся споро нарезать мясо и поливать ломти красноватым соусом, остро пахнущим душистым перцем – излюбленной приправой индийцев.
Страх смерти не помешал мужчинам и прекрасной рани воздать должное ужину, поскольку никто из них не решался прикоснуться к пище после отравления министра. Убедившись, что пробки на бутылках с пивом не повреждены, Янес откупорил их, наполнил узкие бокалы голубого хрусталя и, закурив, сказал сидящему напротив Тремаль-Наику:
– Вот теперь можно и побеседовать. Значит, след оборвался у клоак?
– «Оборвался» – не совсем верное слово. Ни я, ни Тимул не рискнули спуститься вниз. Неизвестно, куда ведут подземные туннели и сколько их там вообще. К тому же в тех зловонных норах обитают сотни людей.
– Парии?
– Или заговорщики. Я расспросил одного типа, хорошо знающего клоаки, и он ответил, что несколько месяцев назад этих загадочных людей там и в помине не было. Они пробираются туда по ночам, в свои смердящие норы. Зачем они туда спускаются? Охотятся на крыс? Не думаю.
– Согласен. – Янес выдохнул кольцо ароматного дыма. – А что за тип?
– Да есть там один – старик, но еще крепкий. Кажется, из банья[24].
– Банья, говоришь… Значит, его нетрудно будет обнаружить. Он мне нужен.
– Уже сделано, Янес. Старик здесь, под надзором Тимула.
– Пусть приведет его сюда немедленно! Этот человек может оказаться ценным свидетелем.
– Я тоже так решил. А в подземельях легко затеряться.
Тремаль-Наик осушил бокал, бросил на пол окурок и вышел за дверь. Каммамури принялся собирать грязную посуду, оставив на столе только пиво.
– Они пробираются туда по ночам, в свои смердящие норы.
Не прошло и минуты, как Тремаль-Наик вернулся с седым длиннобородым старцем, чей острый взгляд напоминал змеиный. Его тощее тело было обернуто в драное выцветшее дхоти, когда-то бывшее ярко-желтым. На голове – самого жалкого вида тюрбан.
Войдя, он трижды низко поклонился рани и Янесу, после чего выжидающе уставился на них блестящими, словно у кота или тигра, глазами.
– Кто ты? – спросил Янес, кивнув старику на стул, и знаком велел Каммамури подать ему бокал пива.
– Я – банья, ваше высочество.
– Люди твоей касты – удачливые и преуспевающие купцы. Чем ты занимаешься в моем городе? Что продаешь?
– Крысиные шкурки. Отправляю их в Калькутту одной английской мастерской. Они делают из них прекрасные перчатки.