Коварная дама треф - стр. 22
И вот этот звонок…
В сквере посвежело. Он попытался ее обнять. Она подняла глаза на окна. Свет горел, мать, конечно, не ложилась, ждала ее.
– С артистами распрощался? – спросила она, чтобы заполнить затянувшуюся паузу.
– Укатили.
– А театр?
– Причем здесь театр? Что ты имеешь в виду?
– Быстро ты забыл Гоголя, – задумчиво сказала она, про длинноногую так и подмывало спросить, впрочем, это опять скандал, надоело уже.
– Тебя после заграницы не узнать, – робко пощекотал он у нее под ушком, как когда-то прежде.
– Заметил, наконец.
– А меня тоже радуют эти туземцы, – спохватился он. – Ты знаешь, у них денег, будто они их рисуют.
– А тебе какой интерес?
– Сидели как-то в ресторанчике, и они подсели. Я сначала не узнал. Все, как с пальмы, – на одно лицо. И они таращили на меня глазища. Двое из спектакля того оказались. Пробовали мы их. У одного имя даже, как у нашего. Джамбул. Представь! Я познакомился второй раз. Занятный малый. Вытащил кучу баксов.
– Не может быть, чтобы Джамбулом звали, – грустя о своем, возразила она. – Они арабы, а то таджикское или туркменское имя.
– Вот! Мусульмане же!
– Ты ошибаешься, – она еще витала где-то, но заинтересовалась его последними словами. – А что ты в ресторане делал? У тебя курсанты! Педагог советской школы милиции!
Он не смутился, даже поленился отпираться и обронил небрежно:
– В минуты горьких размышлений и гениальный Блок заглядывал в «Бродячую собаку»[6].
– Куда, куда? – рассмеялась она.
Он закрыл ей рот поцелуем.
– Сам не знаешь, что говоришь, – высвободившись, она легонько щелкнула его пальчиком по носу. – Дурачок.
Они, кажется, снова помирились.
Там, где еще и не там, но уже и не тут
Он старался здесь не бывать. И уж когда никуда не деться, когда припекало, заглядывал к Наталье в приемную, хватал необходимое, потом к начальству поздороваться и назад. Все стесняло здесь, все давило и напрягало, веяло каким-то потусторонним холодом, хотелось на солнце, на воздух. Вот и теперь.
В просторном помещении с низким потолком, в дальнем углу близ окна стояли два длинных прямоугольных тяжелых стола. Возле них в каком-то мерцающем сером свете маячили две фигуры. Одна – мужская и кряжистая, пригнувшись, копошилась над столом. Вторая, похоже женская, полнилась, расползалась на стуле юбкой, вроде как отдыхала.
На обоих столах темнели, отливаясь синевой, трупы. И запах витал характерный, который Шаламов не терпел и, не признаваясь сам себе, боялся.
Труп, над которым колдовал мужчина в несвежей шапочке и коротковатом не по росту халате, был располосован по грудной клетке, второй еще не тронут.