Кот из бездны. Антиутопия - стр. 14

Откуда Мефи знал судьбу гусара? А кто его беса знает, но приобщался, изучал, читал, может быть, роман Алины, наделавший столько шума в отдельно взятом городе и не только в нем.

Но ошибка горожан и их генерал губернатора была в том, что они приняли опального писателя, который ненавидел вообще весь мир, а тут еще на каторге оказался, вот и назвал он славный уездный город мертвым домом. А потом они не могли выбраться из этого проклятия. Театр, правда, жил и здравствовал, художники не бедствовали, а писатели ну никак не могли тут творить. Словно они все гении, о бездарностях и говорить нечего, не понимали, что сначала было Слово, а все остальное потом, чтобы вещь появилась, сначала ее надо НАЗВАТЬ.

Так вот с этим словом ничего и не вышло совсем, оно мертвело, пропадало, стиралось из памяти, оно не приживалось, как изуродованное растение не может прижиться в мире. И самое страшное, что нет никакой надежды на то, что оно оживет и воспрянет. Пушкин дико заблуждался, когда говорил, что все ещё будет, что все в этот мир вернется, а замученный в лагерях поэт и вовсе твердил, что минуя внуков, уйдет к правнукам его творчество. Как горько ему теперь было на все это смотреть, вероятно. Не только не ушло, но разрушили мир правнуки, не дождавшиеся его замысловатых стихов.

Мефи заметил, что они не только слышали, но и понимали его мысли, ведь в тот момент он глубокомысленно размышлял о слове и жизни, о первой и второй реальности.

– Думаешь все из-за упадка литературы вышло? – спросила Геката, которая и сама к этому была причастна, ей ли не знать всю ее важность и значимость от начала времен до наших дней. Она была поэтессой, и написала то, о чем слепой Гомер и не догадывался даже.

– А что тут особо думать, если не названо что-то, не озвучено, не написано стихотворение или рассказ о том самом явлении, то оно перестает существовать в жизни. Его можно изобразить на стене, можно втиснуть в музыку, но никто ничего не поймет, Слово было началом всех начал. Кто-то не знал этого, кто-то знал, да старался не думать и не говорить, так все и начало разрушаться, не сразу, постепенно, но стало со временем неизбежным.

– Где ж ты раньше был, голубчик, я бы уже давно с этим миром расправилась, если бы знала, с чего начинать. Но темна была, не понимала, что надо было за слово браться.

– А вот там и был, – он ткнул пальцем куда-то, непонятно куда. – Пытался все удержать, показывал, рассказывал, сны им вещи посылал, хотя должен был делать обратное. Мне за это попадало страшно, но не останавливался все равно, танком шел вперед. Но больше и я не могу сдерживать всю эту махину, камень падает с горы, и, кажется, он придавил Сизифа, поднять его туда больше некому. Кто же еще так очумело хотел жить и вернуться в этот мир? А у остальных и воли к жизни не осталось. Но их трудно в чем-то винить, над этим потрудились страшные силы. Если у нас будет время, я расскажу вам историю и про Пушкина, и про Феликса, добившего то, что не удалось прежде.