Кот и эспрессо - стр. 1

"Ослепительные перспективы развернулись перед васюкинскими любителями. Пределы комнаты расширились. Гнилые стены коннозаводского гнезда рухнули, и вместо них в голубое небо ушел стеклянный тридцатитрехэтажный дворец шахматной мысли".

Илья Ильф и Евгений Петров, «Двенадцать стульев»

"Леди отличается от цветочницы не тем, как она себя держит, а тем, как с ней себя держат".

Бернард Шоу, «Пигмалион»

"А что это такое там жужжит и вкусно пахнет?"

Кот Пуся

11 декабря 2019 года

Пуся мчался по набережной, как толстенькое пушечное ядро на лапках. Лиза едва за ним поспевала, задыхаясь и надрывно кашляя. Одышка в тридцать лет? Спасибо, ковбой Мальборо.

Забавно, что самые брутальные сигареты в мире изначально предназначались для женщин. Эти бестолковые суфражистки боролись за равноправие во всём, в том числе и во вредных привычках. Стоило ли так стараться ради того, чтобы спустя сто лет Лиза все выходные напролёт проводила за лепкой пельменей для своего жениха. Даже если за это ей и полагается утешительная сигарета.

Пушистый безобразник развил приличную спринтерскую скорость, достойную Усэйна Болта. Однако в отличие от знаменитого бегуна, известного своей любовью к отутюженным рубашкам, Пуся весь перемазался в классической петербургской слякоти, из-за чего совершенно слился с землей. Единственным маячком, ведущим Лизу в густых сумерках, оставался белоснежный кончик Пусиного хвоста. Путеводное пятнышко болталось из стороны в сторону, словно буек во время шторма, однако пока оставалось в зоне видимости.

Лиза на ходу смахнула с ресниц липкий снег. С черного неба летели не какие-нибудь там миленькие рождественские снежинки, а мерзкие ледяные блямбы, похожие на хлопья для завтрака, размякшие в молоке.

– Пуся! Стой! – Голос совсем охрип от бесполезных взываний к Пуськиной совести, которая у него отсутствовала напрочь. С тем же успехом Лиза могла просить пару капель дождя у египетских богов, отвечающих за обслуживание Аравийской пустыни. – Да остановись уже, кому говорят… чтоб тебя папавериновые пупырки побрали… А кто хороший котик? А кто хочет на ручки? – сделала она еще одну жалкую попытку.

Пятнышко задергалось вверх-вниз, из чего Лиза сделала вывод, что Пуся перешел на хороший галоп, – и резво устремилось в сторону Львиного мостика. Кот ясно давал понять: что уж кто-то, а он-то ни на какие ручки не хочет. Он выше этого. Он выше всяких подлых предательниц и их подлых предательств.

– Ну прости, слышишь? – Лизе было все равно, как выглядят со стороны её крики в пространство. Впрочем, набережные сейчас были пустынными: одиннадцатое декабря – не лучшее время для пеших прогулок по Петербургу. – Ну виновата, что теперь делать-то? Пойдем домой, дам тебе охотничью колбаску, а, Пусятина? Ладно, ладусики! Гулять так гулять. Дам тебе Игоревых пельмешек, так и быть, уговорил!

Белоснежный маячок, еле различимый сквозь толстую пелену на кончиках ресниц, дернулся посередине моста и пропал.

– Пуся! – в полном отчаянии крикнула Лиза, делая грандиозный рывок вперед, в темноту.

Нога в дешевом, промокшем насквозь ботинке неудержимо поехала вперед, правая рука инстинктивно схватилась за что-то холодное и прочное. Свободной ладонью Лиза стерла сугроб с лица и подняла голову.

Сверху на нее озадаченно глядел огромный белый лев, похожий на английского судью в парике. Грива его вилась крутыми буклями. Лиза держалась за чугунную лапу, отполированную тысячами рук: туристы постоянно бродили по Львиному мостику и приставали со всякими дурацкими желаниями к четырем чугунным хищникам, восседавшим на постаментах в начале и в конце переправы. Почему-то надоеды считали, что двухметровые кошки обязаны исполнять их бессмысленные просьбы. Львы, в свою очередь, справедливо полагали, что на них и так взвалили слишком многое: вот уже почти двести лет подряд они удерживали в зубах подвесные цепи тяжеленького моста.

Лиза, как и большинство врачей, была совсем не суеверна. Однако сейчас, цепляясь пальцами за ледяные лапы, забормотала: