Кости сердца - стр. 5

Весь год я вкалывала как проклятая, чтобы наконец уехать отсюда, и в августе планировала сесть на автобус до Пенсильвании.

Я поступила в Пенстейт – Университет штата Пенсильвания, – получила там волейбольную стипендию. В августе я навсегда распрощаюсь с этой жизнью. Ни заслуги матери, ни деньги отца тут ни при чем. Я сделаю это сама.

Это будет моя победа.

Я намерена всего в жизни добиться сама. Мои успехи будут только моими.

Если в будущем меня ждет что-то хорошее, я отказываюсь благодарить за это Жанин. Я не рассказывала ей про стипендию. Никому не рассказывала. Даже с тренера взяла клятву хранить молчание, не стала позировать для школьного альбома и не разрешила написать об этом в школьной газете.

Отец тоже ничего не знает о стипендии. По-моему, он даже не в курсе, что я играю в волейбол. Тренеры позаботились, чтобы у меня было все необходимое для занятий: экипировка, форма и так далее. Они решили, что финансовые трудности не должны помешать мне играть, – вот насколько им хотелось видеть меня в команде.

Родители не купили мне ни единой волейбольной вещи. Мне не пришлось их просить.

Странно даже называть их родителями. Они дали мне жизнь, но это практически единственное, чем я им обязана.

Видите ли, я – дитя случайной связи. Отец жил тогда в штате Вашингтон, а в Кентукки приехал по работе. Познакомился с Жанин, однако знать не знал, что она залетела – мне было уже три месяца, когда она потребовала у него алименты на содержание ребенка.

Пока мне не исполнилось четыре, он исправно навещал меня раз в год. А потом я стала летать к нему в Вашингтон. Тоже раз в год.

Ему ничего не известно о моей жизни в Кентукки. Ничего не известно о пристрастиях матери. Ничего не известно обо мне – за исключением тех крох, что я изредка ему скармливаю.

Я очень скрытна. Тайны – моя единственная валюта.

Отцу я не рассказывала про волейбол по той же причине, что и матери. Не хочу, чтобы он гордился дочкой, которая сумела чего-то добиться. Он не имеет права гордиться ребенком, для которого и пальца о палец не ударил. Пусть не думает, что ежемесячный чек и редкие звонки мне на работу могут загладить вину за то, что мы практически не знакомы.

Он даже не воскресный папа. Он – мой отец на две недели в году.

Как бы ему ни хотелось в это верить, огромное расстояние, что нас разделяет, – вовсе не уважительная причина для его отсутствия в моей жизни. Если раньше я приезжала к нему хотя бы на пару недель, то в последние три года мы не виделись вовсе.

В шестнадцать меня взяли в университетскую команду, тренировки стали занимать львиную часть дня, и я начала придумывать все новые и новые предлоги, чтобы не ездить к отцу.