Кости холмов. Империя серебра - стр. 62
– Если муж назначит своим преемником кого-то из сыновей, Хачиун наверняка будет считаться с его решением.
– Если вы подтолкнете его к этому, он назовет Чагатая, – заметил Хо Са. – Ни для кого не секрет, что хан недолюбливает Джучи, а Угэдэй и Толуй еще слишком малы. – Хо Са сделал паузу, подозревая, что Чингису вряд ли понравилось бы, что посторонние мужчины обсуждают с его женой такой личный вопрос. Но любопытство взяло верх. – Вы говорили с ханом об этом?
– Пока нет, – ответила Чахэ. – Но вы правы. Я не хочу, чтобы власть унаследовали сыновья Хачиуна. Что было бы со мной в таком случае? Еще не так давно племена изгоняли родню покойного хана.
– Чингису это известно лучше, чем кому-либо, – сказал Хо Са. – Ему не хотелось бы, чтобы вы страдали, как страдала его мать.
Принцесса кивнула. Было так приятно поговорить открыто на родном языке, совсем не похожем на монгольскую речь с ее гортанными звуками и придыханиями. Чахэ поняла, что скорее предпочла бы вернуться к отцу, чем видеть Чагатая у власти, но Хо Са говорил правду. Хачиун имел своих жен и детей. Будут ли они обходиться с ней так же хорошо, как сейчас, если ее муж погибнет? Возможно, Хачиун будет уважать ее или даже отправит домой в Си Ся. Хотя для Хачиуна было бы безопаснее истребить жен и сыновей прежнего хана сразу после его смерти, дабы упредить заговоры. И Чахэ, взволнованная столь мрачными мыслями, прикусила губу. Чингис не сделает своим наследником Джучи. В этом она не сомневалась. Юноша не вставал с постели уже больше месяца, а ведь тот, кто хотел бы править народом, должен чаще показываться на люди, чтобы его не забыли. Но и Чагатай, по мнению принцессы, тоже был не лучшим выбором. Она была уверена: ее детям при нем долго не протянуть. И тогда она подумала, что могла бы использовать все свое очарование, чтобы склонить Чагатая на свою сторону.
– Я подумаю над этим, – заявила она друзьям. – Мы найдем правильный выход.
На улице стонал и завывал ветер, проносясь между телегами и монгольскими юртами. Позволив мужчинам откланяться и идти спать, Чахэ попрощалась, и оба расслышали печаль в ее голосе.
Выйдя на ветер и снег, Яо Шу съежился от холода и укутался потеплее. Однако его беспокоил не только холод, к которому монах привык за столько лет жизни среди кочевников. Время от времени Яо Шу чувствовал, что совершил ошибку, придя к коневодам степей. Он любил этих людей за их детскую непосредственность и глубокое убеждение в возможности подстроить мир под себя. Хан монголов поражал Яо Шу умением завоевывать души людей и способностью вести за собой племена. Но старания монаха найти среди этих кочевников тех, кто готов был внять слову Будды, не увенчались успехом. Только маленький Толуй, казалось, принимал его учение, да и то потому лишь, что был еще слишком юн. Его брат Чагатай беззастенчиво осмеивал всякую философию, отрицавшую грубое насилие и беспощадное истребление врагов, тогда как Джучи слушал монаха без особого интереса, не позволяя словам и идеям западать в душу.