Космофауна. Зверь беглеца - стр. 36
– Уступите место, ирод. Эх, молодёжь, совсем старых не уважает.
Паренёк тут же соскочил, и бабулька хлопнулась рядом с поэтом, грубовато сдвинув его ближе к окну. Егоров решился спросить её:
– Простите, не подскажете, а где улица Космолётчиков?
– А вы, судрь, не местный, что ли? – спросила в ответ старуха.
Егоров решил, что неплохо бы прорекламировать своё будущее выступление:
– Я космический поэт. Прибыл к вам на гастроли. Мне нужно попасть в киноклуб.
– Ах, поэт! – воскликнула бабулька и почему-то рассмеялась. В салоне послышалась ещё пара смешков. – Поэмы! Выходите, судрь поэт, через одну остановку.
Егоров снова уставился в окно и попытался сравнить пейзажи с чем-то уже виденным ранее в жизни. «Тавда» не была самым старым космическим судном, которое ему случалось видеть, однажды ему пришлось выступать на цыганской орбитальной станции «Ромул-2480». Цыгане обитали внутри станции в самодельных шатрах и кибитках, занимавших десяток вертикальных уровней. Несмотря на преклонный возраст, орбитальная станция показалась ему тогда ухоженной и чистой, хозяева-бароны регулярно проводили ремонт, а цветастые шатры и наряды жителей не давали глазу заскучать.
Здесь же, в «Тавде», капитальный ремонт жилого сектора, похоже, не делали ни разу за два века существования корабля. Обстановка всё больше напоминала окраины старых районов в спальных агломерациях космических городов – безликие жилые блоки, функциональность и дешевизна. Егорову были по душе простота и технический минимализм, но нрав жителей казался всё более странным.
В голове у Леонида родилась строка, способная стать линейным короткостишием:
«Утробно у Тавды тандырное нутро…»
Пришло время выходить, и Егоров стал протискиваться к выходу – интуиция, а, может, и древний инстинкт подсказали, что при давке полезно готовиться к выходу заранее. Уже подходя к дверям, он почувствовал, что кто-то шарится по его карманам.
– Простите, – Егоров повернулся, резко отодвинулся и увидел хилого парня лет тридцати, который вытащил из кармана вторую мобилу поэта и теперь отводил взгляд. – Мне кажется, вы взяли что-то моё.
– Идите, судрь, к звёздам, – отозвался тот.
Тут же сзади в плечо Леонида толкнула женщина:
– Борзеть изволили, судрь? Зачем прижимаетесь?
– Вы с каких кварталов будете, судрь? – спросил высокий китайских кровей парень слева, загородивший того, кто залезал в карман. – Чего не на лифте разъезжаете?
В его словах чувствовалась агрессия, и Егоров по взглядам окружающих понял, что агрессора они поддерживают. В голове что-то щёлкнуло, и отстранённость, накопленная за годы поэтической жизни, уступила флотской выдержке отставного гардемарина. Он выпрямился и уверенным голосом произнёс: