Кощеево седло. Всеслав Чародей – 3 - стр. 34
Несмеян выкатил палкой с углей репину, подхватил с травы, обжигаясь, несколько раз перебросил с ладони на ладонь, разломил пополам, захрустел угольком на зубах.
– Разогнались решать, – пробурчал, меж тем, Бронибор Гюрятич, дожёвывая мясо, и сделал крупный глоток. – Как ещё княгиня на то посмотрит.
– Согласится, куда ей деваться-то, – пожал плечами воевода Брень, отбросив в сторону обугленную кожуру репы и стряхивая с пальцев сажу. – Ей тоже эти наместники как нож вострый. Она всё уже заранее одобрила, только самой ей сюда невместно приехать, да и в терем тебе, Колюто, не след попадать сейчас – похоже, там у Ратибора уже уши есть.
– В княжьем-то терему? – недоверчиво переспросил Колюта. Воевода в ответ только сумрачно кивнул – княгиня уже рассказала ему про свою наглую холопку. Уж не позарилась ли Вайва на новогородское серебро?
– Ладно, – Коснячко, наконец, оставил в покое бороду, которую то и дело принимался мять в кулаке. – Стало быть, будем ждать гостей из Полоцка.
– Будем, воевода. Может быть, ждать их нам будет недолго. Там сейчас много тех, кто хочет воевать дальше. И плесковичи беглые, и новогородцы… и дружины княжьи, – Всеславля, Рогволожа… им только князя не хватает.
4
Княгиня Бранемира устало опустилась на лавку – долгий день вымотал, руки едва держали даже ложку на вечернем обеде с дружиной и боярами. Но теперь в гриднице не было никого, и можно стало сбросить и величие, и отстранение и снова стать самой собой. Княжеский престол требует многого.
Вайва вновь оказалась рядом – после утренней выволочки холопку словно подменили. Она резво и молчаливо двигалась по терему, не смея и глаз поднять на госпожу, и Бранемира уже иной раз подумывала – а не напрасно ли она давеча обидела холопку.
– Почивать, матушка-княгиня? – склонилась Вайва, освободив Бранемиру от серебряных серёг, гривны и шитого золотом пояса. Княгиня облегчённо повела головой, разминая шею, вздохнула.
– Нет, Вайва, погоди, – княгиня потёрла виски кончиками пальцев. – Не сейчас пока что. Принеси-ка лучше писало да берёсты пареной.
Холопка, вновь поклонясь, молча скрылась за дверью, недовольно поджав губы. Княгиня усмехнулась – её пристрастия к письму не мог понять никто в Полоцке, даже и муж, Всеслав Брячиславич. А ей, княгине, надо было на берёсту занести всё, что она считала важным. Такой важной была и сегодняшняя ссора с новогородским послом, который уже мнил себя наместником в Полоцке. Опричь того, следовало написать грамоту для великого князя, ту, которую они задумали вместе с обоими воеводами.