Кошачий король Гаваны - стр. 6
Я засмотрелся и промахнулся по барабану.
– Сосредоточься, – прошипел Патрик.
Что я могу сказать в свою защиту? Видели бы вы бедра Аны.
К концу занятия я пришел к двум выводам. Первое: сальса – невнятный танец для пожилых людей. Второе: мой план провалился. Я недостоин играть в этой группе. Да и вообще в какой бы то ни было.
Мы доиграли последнее произведение, и я уже собрался вставать, как вдруг один из учеников обратился к Ане и Грегуару:
– Вы не потанцуете для нас?
Они переглянулись. Ана пожала плечами, Грегуар повернулся к Патрику:
– Дашь нам что-нибудь интересное?
Тот на миг задумался.
– Может, «Mi Cama Huele a Ti»?
Мы заиграли плавную мелодию с соло трубы, сальса-кавер песни Тито «Эль бамбино», которую я слышал на Спотифай. Дюжину тактов спустя гитарист запел красивым взрослым голосом на безупречном испанском.
Я почти его не слушал. Еле-еле ритм держал, настолько был поглощен зрелищем.
Поначалу Ана и Грегуар едва шевелились, просто покачивались из стороны в сторону. Затем стали делать базовые шаги вперед-назад, так же как ученики, вот только в этой паре чувствовалось сдержанное напряжение, скрытое пламя в каждом движении.
Грегуар изящно крутанул Ану, провел вокруг себя, зацепил локтями ее руки, привлек ближе, и они закружились в интимном объятии.
Как же я хотел оказаться на его месте.
Один из наших барабанщиков сменил бонго на альпийский колокольчик, громкий и звонкий. Гитарист завел припев о том, как кровать пахнет девушкой, которая его бросила. Музыка пошла по нарастающей.
Ана с Грегуаром тоже.
Они разошлись и вытянули руки, не касаясь друг друга. Повернулись на месте раз, другой, третий, и все в идеальных по красоте позах. Крадучись двинулись по кругу, не сводя друг с друга глаз. Затем бросились навстречу, но не столкнулись, а закружились по залу, словно Красавица и Чудовище на балу.
Их танец не описать словами. Я не могу перечислить детали, могу лишь рассказать, что чувствовал, глядя на них. Мое сердце вторило ритму сальсы, дыхание ускорилось, а по коже пробегали мурашки. Я больше не видел Ану, лишь сам танец. Растворился в нем, упивался им, не веря, что могу лицезреть такую красоту, и мучаясь тем, что не могу быть ее частью.
Когда они закончили, я не сразу осознал, что больше не играю. Все зааплодировали.
Как в тумане я встал из-за конги. Если бы мозг тогда заработал, я бы остановился, но вместо этого быстро подошел к Ане, которая как раз пила воду:
– Ты потрясающе выступила.
– А ты нет, – невозмутимо парировала она, оглядев меня с головы до ног.
– Э… ну на самом деле я не барабанщик.