Кортик капитана Нелидова - стр. 23
Ответ на второй вопрос для меня остаётся открытым. Зачем я, член «банды Булак-Балаховича», а значит, изменник делу большевизма и бандит, нужен Псковскому ГубЧК живым? Возможно, меня подвергнут пыткам, а потом заставят принести публичное покаяние на Торговой площади Пскова. Возможно, пока сберегают для каких-то иных сатанинских задач. Для иных же целей я, дважды предавший своих, осколок русского общества, пожалуй, и непотребен.
Сначала окопы и штыковые атаки Великой войны, потом чугунный молот вселенской смуты, разбившей русский мир на мириады осколков, которые теперь тасует, перекатывает, перемалывает в пыль война страшнейшая, Гражданская. И я один из них – потерянный, неприкаянный, опустившийся, без веры, без надежды – получил короткую передышку, возможно, перед отправкой на эшафот. Что ж, моё последнее пристанище можно с некоторой натяжкой признать уютным. Каменные пол и стены уже основательно промёрзли, но потолок высокий, сводчатый. Псковские купцы строили на совесть, и в подвале нашем довольно сухо. К тому же под самым потолком имеется крохотное оконце, в которое выведена жестяная труба буржуйки. Возможно, когда-то украшенная затейливым кованым кружевом печка стояла в купеческих покоях, согревая тела сонной прислуги, а возможно, и главу купеческого клана, и его набожную супругу. Шаткие нары, скорее всего, сколотил тот же, кто установил печку. Эти необструганные доски причинили мне множество досад в виде заноз на обеих ладонях. Но печка! Помещённая в подвал не для обогрева подвальных сидельцев, а, скорее всего, на время строительства нар и не убранная, возможно, по недосмотру, – это дар Божий. Теперь она обогревает наши истерзанные голодом и изъязвлённые укусами вшей тела, вливая в них остатки быстро иссякающего тепла…
Итак, после расстрела двадцати трёх чинов отряда ротмистра Станислава Никодимовича Булак-Балаховича наша жизнь стала немного попроще – в камере нас осталось лишь двое. Просторно, дышать легче. К тому ж и развлечение нашлось: рассматривать причудливые туманные сооружения, возникающие в промороженном воздухе подвала при каждом выдохе. Созерцание туманных фигур – занятие скучное. Но оно нравится мне больше, чем наблюдение за вознёй мелкой насекомой мелочи, беспокойно снующей в метёлках сопревшей соломенной подстилки у меня под ногами.
О да! Именно наблюдать и рассматривать! Ведь вскоре после того, как отгремели залпы расстрела и стоны, и брань, и возня утихли, в оконце нашего подвала забрезжил пасмурный ноябрьский денёк. Ещё один день жизни, за который я, украдкой от моего сокамерника, вознёс хвалу Господу.