Корсар - стр. 9
— Евочка, прости, милая моя, — бормочет, сжимая до хруста в рёбрах. — Обещаю, что всё теперь точно будет хорошо. Веришь мне?
Не верю, но молчу. Я столько раз слышала эти обещания, что уже и неинтересно. Резко вытираю слёзы, потому что надоело плакать.
— Я нашёл способ заработать деньги, много денег, — заявляет, отпустив меня. Чайник закипел, и свист режет по ушам. — Скоро всё будет хорошо.
— Тёма, может быть, просто на работу устроишься?
От этих слов брат морщится, будто гадость съел. Работать он не любит, иначе не лазил бы ночами в поисках неприятностей.
— Обязательно устроюсь, но чуть позже, — улыбается, наливая в чашку кипяток.
— Тебя просили позвонить по какому-то известному номеру.
Артём дёргается, кривится и старательно помешивает сахар в чашке, не глядя на меня.
А я присаживаюсь на стул, смотрю на суетящегося брата, и такое бессилие наваливается бетонной плитой, что даже шевелиться не хочется.
3. 3. Роджер
— Снова от поздравлений прятался целый день? — Викинг ставит передо мной бутылку пива, прячет улыбку в русой бороде и снова принимается за работу. — Как маленький, в самом деле.
Делаю большой глоток, а Викинг продолжает перебирать бумаги на своём рабочем столе, сосредоточенно вглядываясь в цифры отчётов и буквы докладных записок. Такой серьёзный, когда с головой в дела “Бразерса” ныряет, до неузнаваемости меняется, превращаясь в грозного босса, от одного взгляда которого у многих подчинённых поджилки трясутся и голос пропадает. Но я-то знаю, каким он бывает, когда не поглощён процессом управления.
Пью пиво и молчу, потому что Вик и так знает ответы на все свои вопросы. Нам давно уже не нужно что-то друг другу объяснять или доказывать, как-никак тридцать, мать его лет, знакомы. Это же целая жизнь взрослого человека. Столько вместе пройдено, столько пережито: огромная радость и всепоглощающее горе, когда душа рвётся на части, а от бессилия лишь кулаки до хруста сжимаешь и лупишь ими стену, пока костяшки в фарш не превращаются. Мы через многое переступили, неизменно оставаясь рядом, часто жертвуя всем во имя чего-то большего, но дружба наша во все времена — превыше всего.
— Карл вчера наяривал, неугомонный наш, — произношу, делая ещё один глоток, а Викинг вскидывает на меня льдистый взгляд и ухмыляется. — Каждый год одно и то же. И чего ему спокойно не живётся?
Этот вопрос тоже из разряда риторических, но Викинг откидывается на спинку высокого “директорского” кресла, смотрит поверх моей головы, поглаживая бороду. Он всегда так делает, если задумывается слишком глубоко или высказать пытается то, о чём молчать привык.