Корпулентные достоинства, или Знатный переполох - стр. 6
Наконец, служба подошла к концу. Отец Амвросий по очереди благословил наше семейство, и мы пошли на выход. Несмотря на свои габариты, на улице я оказалась первой и сразу полной грудью вдохнула свежий воздух. Хорошо-то как! Птички поют, солнышко пригревает, и людей на улице почти нет. Красота!
– Г-госпожа… – раздалось тихое попискивание за спиной, и я удивленно обернулась – обычно простой люд предпочитает со мной не заговаривать, обходит стороной.
Ой-е! Да я, оказывается, как пробка, закупорила своей тушкой не такой уж большой проход! А окликнул меня тощий светловолосый паренек лет десяти с большими голубыми глазами, в которых плескалось то ли благоговение, то ли тихий ужас от своей смелости. Все-таки в этом мире дворяне были не просто привилегированными членами общества, а действительно обладали силой, и почтение и страх перед этой силой были просто огромны. Я оглядела столпившийся затихший народ, что не решался роптать, и, достав из небольшого кармашка платья конфету, вручила ее перепуганному мальчишке. После чего чинно прошла вперед и, углядев неподалеку лавочку, на которой уже сидела какая-то бабулька божий одуванчик, с облегчением присела рядом. Узкая скамейка заметно прогнулась, но выдержала
– Доброго здоровьичка! – поздоровалась я на местный манер и прикрыла глаза.
Ноги гудели неимоверно.
– Тяжко тебе, Евдокия. – посочувствовала мне бабулька, а я снова тяжело вздохнула, соглашаясь. – В чужой шкуре поначалу всегда тяжко, – продолжила она.
А меня аж холодный пот прошиб, и я испуганно распахнула глаза. Но сказать ничего не успела – в этот момент ко мне подошли братья и привели с собой какого-то хлипкого парнишку лет семнадцати. Хотя рядом со мной, пожалуй, даже братья смотрелись нет так уж внушительно.
– Дуся, это Герасим князь Вылузгин, возможно, ты его даже помнишь, он был тебе представлен.
Это уточнение было важным, так как после официального выздоровления оказалось, что княжна Евдокия помнит свое окружение и тех, кому была до этого представлена очень смутно, а иногда словно впервые видела. Так оно, в принципе, и было. Что-то, конечно, в самом начале своего пребывания в этом теле мне удалось почерпнуть из памяти предыдущей хозяйки, в основном, сведения о тех, кто постоянно находился рядом. Образы же тех, кого девушка видела редко, не сохранились в ее памяти, так как в той перманентной апатии, в которой она находилась, это было для нее совершенно не существенно. Чем дальше, тем меньше всплывали чужие воспоминания, заменяясь более яркими и четкими моими. По прошествии же месяца они пропали вовсе. Иногда у меня даже создавалось впечатление, что девушка в этом теле не жила, а лишь созерцала что-то глубоко внутри себя. Правда, это не мешало ей с завидным упорством накачивать тело едой, что теперь мне и приходится расхлебывать.