Короткой строкой - стр. 3
) или революционер? или же религиозный фанатик (ведь, как известно, для христиан и пролетариев отечества нет)?
В новейшем словаре формула его фигуры уклончивей: «В 20 в. П. вызывает интерес прежде всего как мыслитель и творец (и в жизни и в литературе) собственной биографии, личность которого выразилась вполне в признании, сделанном в письме к Чижову: “На голове моей ни единого седого волоса, а сердце-то ужасно как молодо! Того и гляди, что я затею какое-нибудь новое преображение. Мне невозможно остановиться: я непременно должен идти вперед”».
Уклончивей – а все-таки сомнительная. Возможно ли – закрадывается вопрос, – чтобы чья-либо личность выразилась вполне в одной-единственной фразе (да еще явно хвастливой; к тому же описывающей предположение либо предчувствие, насчет которого ничего не известно: сбылось, не сбылось)? Но допустим: перед нами именно такой случай – параметры личности действительно сопоставимы с объемом фразы. Не позволительно ли поддаться соблазну заподозрить и ценовой паритет?
Так вот: здесь, в этой восхваляемой мною книге, собрана вся переписка Печерина с этим самым Чижовым (и с несколькими другими людьми). Составитель читал ее и перечитывал не один год, именно с намерением и надеждой выявить и воссоздать печеринскую личность, штрих за штрихом. И пришел к выводу, который, по-моему, его не порадовал: специалисты всех мастей напрасно в один голос титуловали Печерина «большим ученым, замечательным педагогом, мыслителем, философом, поэтом. В действительности, как свидетельствуют его же письма, он не был ни тем, ни другим, ни третьим, т. е. никем».
Это в высшей степени похоже на правду. В этой переписке, продолжавшейся много лет (а кроме нее да нескольких клочков мемуарной прозы и нескольких малоталантливых стихотворений, ничего не осталось), Печерин не роняет ни единой оригинальной мысли, не проговаривается ни о каком сильном поступке. Ему ничто не дорого, ему не бывает больно. Похоже, все, чего он желает, это чтобы его оставили в покое; чтобы никто не приставал; не подходил слишком близко, тем более – не дотрагивался; сутана и граненая шапка гарантируют ему такую неприкосновенность; защищают, как скафандр; избранная роль – устраивает.
Но зачем ему покой? А чтобы мечтать о славе. Теперь уже, конечно, посмертной, но все равно. Вот, например, напечатают когда-нибудь эти письма к бывшему однокурснику – и потомство догадается, что Печерин был замечательный человек, а что ровно ничего замечательного не сделал – простит.
Короче говоря, перед нами – приложение к роману «Обломов»: переписка Обломова со Штольцем. (Чижов – очень яркий Штольц, гораздо интересней, чем у Гончарова; а сравнение Печерина с Обломовым принадлежит, к сожалению, не мне: С. Л. Чернову.) Эта книга переводит Печерина из литературных деятелей – в персонажи. Да, типичный лишний человек. То есть лишний, потому что не типичный. Обязан был спиться, а не спился. Выбрал другой наркотик – интеллектуальный. Стал режиссером и единственным актером бесконечного воображаемого кинофильма. (Передернем предложение из словаря: П. был мыслитель собственной биографии.)