Коротко о главном - стр. 28
Игровое плюсование может помочь справиться не только с всевозможными страхами, но и с инертными «сценариями неудачи» в любовных отношениях и в работе, с возвратной душевной болью после психических травм…
Душевная боль и душевная болезнь – так близко звучит – одно и то же?
– Конечно же, нет.
Душевная боль – обычное человеческое состояние, норма нашей несовершенной жизни. А душевная болезнь – состояние саморазвивающееся, с событиями внешней жизни может быть связано, но не линейно, не однозначно.
Страдания душевнобольного и обстоятельства его жизни – два сообщающихся, но не сливающихся мира. Кому-то плохо оттого, что он профессионально не преуспел, оттого, что мало денег, заели долги или жена бросила.
А кому-то худо, невыносимо жить и при всех успехах и полном, казалось бы, благополучии. Вот как раз такие люди и могут быть названы душевнобольными в строгом смысле этого слова. У них может быть яснейшее осознание всего, что происходит в мире и с ними самими, но поделать с собой они ничего не могут, если не получают помощи извне или не овладевают способами самопомощи.
– Что нужно делать, чтобы сохранить здоровую психику, чтобы душа была здорова?
– Ответить одним глаголом?
Пожалуйста.
– Развиваться.
Профессиональный оптимист?
психолог: каков есть? – каким быть?
Психологи выпили. Один другого спрашивает:
– Ты с-с-себя уважаешь?
Из наблюдений
В словаре по психологии не оказалось слова «смысл».
Факт
– Доктор, у меня болит жизнь.
Пациент
– Леви? Какой Леви, психолог?.. Второй ряд налево.
В книжных магазинах мои книги обычно стоят на полках раздела «Психология». Прилепилось, ничего не поделаешь: если Леви – значит психолог. Если психолог, то, возможно, в общем ряду и Леви…
Еще со времен службы в клиниках и диспансере моя врачебная работа сама собой, по логике жизненных связей, начала перетекать в психологическую, с постепенным смещением приемного потока из области психопатологии в поле (или как лучше сказать? – зону?..) условной нормы. Болезни потеснились проблемами. Не отступили, но потеснились.
Пришлось поработать в должности старшего научного сотрудника в двух столичных академических институтах психологии – Академии Наук и Академии Образования. В одном занимался психологической реабилитацией ветеранов афганской войны, в другом – семейно-психологическими проблемами и детьми. В девяностых организовал собственный психолого-психотерапевтический центр, занимался практикой самой разнообразной, разрабатывал и проводил социо-психотренинги, бизнес-тренинги и прочая.
А еще до всего этого в минздравском институте психиатрии вместе с профессором Айной Григорьевной Амбрумовой и моим другом доктором Валерием Павловичем Ларичевым (ныне отец Валерий, священник) создавал первую в стране врачебно-психологическую лабораторию по изучению и предупреждению самоубийств. Первый телефон доверия, первый кризисный стационар – наши детища. Работая с людьми, совершившими попытки самоубийства или близкими к суициду, мы убедились, что клинический диагноз «депрессия» применим лишь к меньшей части из них. А вот невыносимая душевная боль – психалгия, как я назвал ее, – мучает почти всех. Патология – примерно в четверти случаев; остальные три четверти – просто жизнь, болящая жизнь…