Короткие гудки (сборник) - стр. 17

– А как ваш брат? – вспомнила я.

Зюма долго молчала, потом сказала:

– Я забрала у него рыбу, но оставила удочку. Он наловил новые миллионы.

– Какую удочку? – не поняла я.

– Мозги. У него же золотые мозги. Он все восстановил.

– Так хорошо. И у вас все хорошо. Вам надо помириться.

Зюма промолчала, продолжала идти, глядя в землю. Вдруг остановилась и зарыдала, так отчаянно и глубоко, что я оторопела.

Прохожие останавливались в нерешительности, не зная: то ли подойти, то ли не заметить. Зюма рыдала душераздирающе, как когда-то возле детского дома.

Называется, приехала в родные пенаты. Стоило так готовиться, пройти через две операции, чтобы в результате рыдать посреди дороги.

– Все не так плохо, Зюма… – растерянно бормотала я. – Надо только помириться. И все. А иначе – какого смысла?

От волнения я путала падежи.

Зюма продолжала рыдать с открытым дрожащим лицом. У нее было все: деньги, муж и даже Америка. Но не было главного – брата. И не было дороги назад. Слишком далеко разошлись их льдины в океане. Не перескочишь.

Зюма стояла одна на своей льдине, и ее несло все дальше в черный океан. А льдина – всего лишь льдина. Она трескается и тает.

Прошли годы.

Я уже гуляла по поселку со своей внучкой.

Поселок изменился. Вместо скромных финских домиков выросли особняки размером с маленький отель. Вместо деревянных штакетников – кирпичные заборы, как китайская стена. Вместо калиток – кованые ворота, буквально Летний сад.

Писателей почти не осталось. Сменилось поколение. Нынче поэт в России – только поэт, только профессия – такая же как продавец в гастрономе. С той разницей, что продавец больше зарабатывает. И вообще, я заметила: поэты выродились. Все больше менеджеры.

Зюма умерла, не дожив до семидесяти. Говорили, что у нее был рак. И Америка не помогла. Смерть найдет где угодно, даже в Америке.

Дом в нашем поселке перешел Гарику. Гарик здесь не появляется, на выходные приезжают его выросшие дети, привозят толпы гостей и устраивают лихие попойки. Музыка гремит до неба, гости толкутся на диване и креслах Луи Каторз в грязных штанах. Но Зюме это уже все равно.

О Семе ни слуху ни духу. Известно, что его жена Оксана перевезла в Москву свою родню: дочку Маечку, брата Виталика и родителей – папу и маму. Семья разрослась. Было трое, стало семь человек. Семина теща не любит инородцев, хотя отдает им должное. Она говорит: «Явреи, они умные».

Мы с внучкой останавливаемся и смотрим на красивое круглое окно.

– Чей это дом? – спрашивает внучка.

– Одной тети. Она умерла.

– А где она сейчас? Нигде?

– Не знаю. Может, где-то и есть.