Корона двух королей - стр. 55
Спустившись по каменной лестнице, Согейр обогнул Ласскую башню и оказался у тяжёлой входной двери, обитой железом. У стены, обидевшись на весь белый свет, стояла пятилетняя Има и ковыряла прутиком стык между грубо обтёсанными серыми камнями. Согейр мог поклясться, что за время, пока его не было, дочка подросла на несколько сантиметров. Девочка тяжело и по-детски смешно вздыхала и хмурила лобик, что могло значить только одно – мама снова наказала Стрекозку.
– Кто это у нас тут грустит? – прошептал Согейр, склонившись над её ушком.
Девочка обернулась и с радостными криками вихрем взлетела на руки отца, обхватив его липкую от пота шею руками.
– Папа! Папа вернулся! – У Имы уже начали меняться зубы, и потому она смешно пришепётывала.
Согейр души не чаял в своих детях, и все это знали. Поразительные метаморфозы происходили в нём, когда он их обнимал. Грозный воин, безжалостно режущий глотки баладжерам, при виде своей дочки превращался в добродушного и нежного папу. Воспитывая из сына достойного воина, он без остатка отдавал себя единственной дочери, балуя её, не находя возможности ею вдоволь налюбоваться. И хоть Има была некрасивым ребёнком, это не мешало отцу называть её красавицей.
Он защекотал свою девочку, и та радостно заверещала.
– Кто это у нас тут грустит? Кто? – Согейр подхватил своё дитя как пушинку и подбросил вверх.
– Има! Има! – смеялась она. – Папа! Ещё!
– Что? Подбросить тебя выше? – И он подбрасывал её выше, и она всё радостнее смеялась.
Как же он по ней соскучился.
– А где мама? – Согейр поймал дочку и усадил на руку.
– Дома, – ответила она, прижавшись к шее отца лбом.
– И что же она делает?
Девочка пожала плечом.
– Не знаю.
– Как так? Ты же всё время ходишь за ней хвостиком.
– Она меня наказала, – тяжко вздохнула девочка.
– Наказала? – Согейр скорчил сочувствующую рожицу. – Что же ты натворила?
– Ничего. – Девочка широко распахнула честные глазки и уставилась на отца. – Он сам упал. Сам!
– Кто упал?
– Кувшин с молоком. Мама поставила его на самый край, и мы с Флавией просто играли, а потом он упал и разбился.
– И вы были совсем-совсем не виноваты?
– Совсем-совсем, – вздохнула Има.
– Тогда давай пойдём к маме и всё ей расскажем.
– Я говорила, но она меня всё равно наказала!
В её звонком голоске звучала самая настоящая обида на вопиющую несправедливость.
– А мы сделаем так, чтобы она тебя простила. Идёт?
Ласковый ребёнок радостно закивал, обхватил ручонками папину шею и звонко чмокнул отцовскую колючую щёку.
По размерам Ласская башня немногим уступала донжону Туренсворда, с той лишь разницей, что у неё не было никаких углов, а подземных помещений для укрытия здесь имелось гораздо больше. Согейр поднялся на второй ярус, где располагались комнаты кирасиров, и прошёл по длинному округлому коридору. Внутри никого не было – обычно в это время его солдаты проходили построение на плацу позади башни. Дверь в один из чуланов оказалась приоткрытой, а оттуда доносился женский смех. «Марций», – покачал головой Согейр. Сын Иларха, ставший кирасиром. Сколько раз он ему говорил идти за утехами в Миртовый дом, а не тащить девок в башню, но для этого задиры слова командира имеют значение только во время боя.