Короли садов Мамоны - стр. 45
– Я смотрю в его глаза и вижу в них: «Не дай мне помереть», а сделать ничего не могу…
Голос Андрея дрогнул, глаза его влажно заблестели. Отвернувшись, он молча уткнулся в кусок горбуши. На скулах Бориса Палыча ходили желваки, как будто разгулявшиеся валы во время шторма на море. Дмитрий же, опустил голову долу и закрыл глаза, но было видно, как его губы что-то шепчут, нервно подергивая влажным усом.
– Ну, что, братан, примем успокоительную в помин души новопреставленного?
Дмитрий, не поднимая головы, выставил вперёд руку с поднятым вверх указательным пальцем, как бы отстраняя им от себя все суетное и малозначимое для наступившего момента. Мгновение он пребывал ещё в такой позе, затем медленно поднял голову и сказал севшим от напряжения голосом:
– Слушайте… – и, закрыв глаза, стал говорить, коротко выдыхая каждое слово:
Не надо ждать…
Не надо плакать….
Не умирать, а жить спеши!
Светя из тягостного мрака
Огнём мерцающим души…
Мы все уйдём,
Пыля дорогой
Разбитых вдребезги надежд…
Оставив на земле остатки
Своих истрёпанных одежд.
Молчи, мой брат…
Молчи, мой друг…
Всё упокоится в земле!
В мой смертный час слезами горя
Отметьтесь на моём челе…
Накал неподдельной страсти, с которым Дмитрий донёс до своих слушателей только что рождённые строчки, был невероятен по мощи воздействия на двух эмоционально закалённых мужчин. Они плакали. Слёзы катились по щекам склоненной головы Бориса Палыча. Но он их не замечал, только горящие глаза пожирали лицо Дмитрия, жадно внимая каждому его слову. Андрей сидел вполоборота ко всем и чувствовал, как слёзы постепенно растворяют подступивший к горлу комок.
Дмитрий умолк. Некоторое время мужчины сидели молча. Постепенно оцепенение спадало и вот, кашлянув, украдкой сбрасывая рукавом запоздалую слезу, они зашевелились, приходя в себя. Дмитрий оглядел сидевших перед ним Андрея и Бориса Палыча и спросил с хитрой усмешкой:
– Что друзья, сомлели малость? Наливайте, я бесплатно не работаю!
– Да-да, конечно, – сказал растроганный Борис Палыч. – Какие стихи и прямо по поводу! Надо же! Ты что, учишь их, что ли?
– Ну ты сказал! Стихи учат девочки-писюхи, а я их сочиняю по случаю.
– Заливаешь, не может быть! Прямо вот так сейчас и сочинил?
– Ну, мужик, ты же слышал сам! Не веришь, спроси братана.
Закончив наполнять стаканы, Андрей ответил на немой вопрос Бориса Палыча:
– Точно, точно! Знаешь, как у Пушкина в «Египетских ночах» импровизатор работал. Так этот «жук» ему не уступит ни в чём.
Он знал эту способность брата к мгновенному выплеску стихотворной тирады, или пространному монологу, сродни героям шекспировских трагедий, порождаемых нетривиальностью момента. Иногда это было красиво, чаще умно и толково, в иные разы случалось слушать философские откровения. Беда была в том, что эти откровения всё вместе удавалось соединить редко. Не имея при себе пишущих принадлежностей, Андрей злился и негодовал, по поводу внезапных братниных поэтических озарений. И ещё была одна странность в творчестве Дмитрия. Ему никогда не удавалось выжать из себя ни строчки, мало-мальски подобных тем, что он был способен сочинить после двух-трёх стаканов алкогольного напитка…