Королевская кровь. Сорванный венец - стр. 10
Спальня была обставлена выше всяких похвал. Сдержанные тона, много дерева. Огромная кровать у одной стены, напротив нее – туалетный столик с зеркалом. Справа от кровати во всю стену шторы, рядом с ними – столик, кресло. Слева – дверь в коридор, следом – двери в гардеробную и, по всей видимости, в ванную комнату. Ох, если там есть ванна, я знаю, чем займусь!
Ванна была. Нет, не так. Там была ВАННА. Огромная, со ступеньками, спускающимися к полу, с батареей нераспечатанных бутылочек с шампунями, гелями и маслами. Огромное же зеркало, умывальник, напоминающий формой морскую ракушку, прикрепленную к стене. Кабинка с туалетом. Недолго поколебавшись, повернула рукоятки кранов, и в ванну с гулом забили мощные струи воды. Почистила зубы, пока она набиралась, скинула маечку с трусиками и зашла в теплую воду получить свои полчаса удовольствия. Когда еще придется побывать в таком доме?
Через полчаса я приказала себе встать. Честное слово, не хотелось. Хотелось остаться тут жить, пока не растворишься в бурлящей от хитро сделанных массажных струй воде, спрятаться от того, что ожидало нас за пределами этого дома. Хотелось продлить сказку. Но по опыту я знала, что чем дольше ты в сказке, тем больнее от нее отрываться. Поэтому я безжалостно выгнала себя из воды, жестко растерлась полотенцем и вышла из волшебной комнаты обратно в спальню.
Еще не было и шести – чем мне заняться? Есть не хотелось, воды я напилась из стоявшего у кровати кувшина, книги навевали скуку. Хоть в окно посмотреть, что ли. Я подошла к тяжелым шторам, занимавшим всю правую от постели стену и спускавшимся до самого пола, и с силой дернула их. И замерла, медленно отодвигая занавески до упора – сначала одну, потом другую.
Моя спальня находилась на первом этаже, а шторы закрывали огромное высокое окно во всю стенку.
А за волшебным окном колосилась пшеница мне по грудь, расцвеченная затесавшимися среди колосьев фиолетовыми вьюнками и голубыми колокольчиками. В розовом и красном сиянии из-за пшеничного поля вставало солнце, и лучи его пробивались через утреннюю дымку, освещая мое лицо. Вдалеке виднелся какой-то лес. Слева вставали горы, судя по характерным красным склонам, пограничные Милокардеры.
– О боги, – прошептала я, потрясенная. Я была права – в таком доме мне вряд ли еще придется побывать. Рука сама потянулась к едва различимой двери в прозрачной стене.
Я вышла на улицу. Прямо от нее через поле уходила узкая тропинка. Было уже жарко, как и всегда на юге. Пели полевые птицы, вьющие гнезда прямо в пшенице. Стрекотали цикады. Мир был полон покоя и счастья. Я не собиралась уходить далеко от дома, но тут вдруг побежала навстречу солнцу, крича от восторга, чувствуя, как давно забытое и зарубцевавшееся раскрывается новой надеждой, будто я сейчас смогу взлететь, полная этого чувства. Не смогла – упала. И впервые за семь лет заплакала. Слезы пошли тяжелые, густые, будто из души изливался гной, прятавшийся все это время под старой раной, они липкими каплями падали на одежду, протекали сквозь пальцы, прижатые к лицу, и никак не хотели останавливаться. Я лежала, скорчившись на боку, в одной майке и трусиках, посреди прекрасного, освещенного восходящим солнцем поля и тихонько, но безудержно выла, чувствуя, как судорожно царапает горло, как что-то сжимает сердце, как подкатывает к горлу тошнота, будто слез не хватало, чтобы извергнуть из себя все накопившееся.