Королевская кровь-10. Стальные небеса - стр. 3
— Я во всем виновата, — сказала я глухо.
Она сжала мои плечи, а затем легко погладила по волосам. Я подняла голову — леди Лотта плакала.
— Я очень хотела обвинить тебя, — ответила она тихо. — Но не буду. Не ты стреляла в его листолет.
Она не хотела меня ненавидеть — а мне так нужно было, чтобы хоть кто-то уничтожил меня.
— Мы поссорились, — продолжила я, глядя ей в глаза.
— Знаю, — проговорила она.
— Все знают! — срывающимся голосом крикнула от окна Рита. — Из-за нее он улетел!
Я сжалась, зарыдав.
— Маргарета, замолчи! — Леди Лотта жестко вцепилась мне в плечи, до боли. — Марина, посмотри на меня!
— Рита права, — проговорила я, запрокидывая голову и вытирая мокрые щеки. — Это я его убила. Я. Я, понимаете? Он прилетел ко мне, а мне так плохо было, и я его прогнала… Не знаю, как жить с этим … Как я хочу умере-е-еть… Простите меня, простите… — Меня снова начало трясти, и тут свекровь сама несколько раз тряхнула меня. Губы ее дрожали, лицо было искажено.
— Чтобы я не слышала больше о смерти! — прошипела она мне в лицо незнакомо, жестко и тут же прижала к себе, к груди, укачивая и всхлипывая. — Бедная девочка, — говорила она, гладя меня по спине, — как мы будем теперь, Марина? — Руки ее были горячими, и сердце колотилось рвано, гулко. — Ты не знаешь, как тебе жить? Это я не знаю… теперь, когда я потеряла их обоих. Но у меня есть Берни и Рита. Рита… Рита, иди сюда, Рита… дочка моя…
От окна доносились всхлипы, а свекровь продолжала говорить, то сжимая меня, то гладя; как бы тяжело мне ни было, я понимала, что и она на грани истерики.
— Люк — часть меня, мой мальчик, сын мой… — шептала она, — жизнь моя. И ты, Марина, и твои с Люком дети… все, что осталось у меня от него. Ты и дети! И ты обязана жить для них. — Она снова сжала меня до боли, заставила поднять голову. — Я не виню тебя. Но обещай мне, что будешь жить! — Она почти рычала, по щекам ее текли слезы.
Мне хватило сил только кивнуть. Страшно было, что леди Шарлотта сейчас не выдержит, сломается, потому что в глазах ее проскакивало что-то пугающее, почти безумное. Что-то, что я ощущала и в себе, — лихорадочное, болезненное, разрывающее душу.
Раздались шаги: от окна подошла Маргарета, опустилась рядом со мной на колени, обняла и меня и мать, и мы застыли, ощущая, как тяжелой плитой наваливается на нас горе. Мы то молчали, то начинали говорить, то плакали — и долго сидели вот так, обнимая друг друга и не в силах оторваться, отстраниться от поддержки.
— Люк такой… такой он всегда был, — шепотом говорила свекровь. — На грани, безрассудный, любимый мой сын. Он столько раз умирал, и я умирала вместе с ним, что сейчас просто не могу в это поверить. Я привыкла, что он всегда побеждает… Люк мой, Люк… мальчик мой… не могу поверить!