Королева мертвых - стр. 13

Ульрих хохотнул.

– Да от тебя несет не лучше, – он толкнул брата в плечо. – Признайся! Отложил кренделей, когда увидел разговаривающего скелета? А? Да? Да?!

Парук тяжело вздохнул.

Парук едва успел перевернуться со спины на живот. Спазм скрутил желудок. Его стошнило. После он отполз в сторону, все еще ощущая липкую влагу на своих пальцах.

Самое резкое и отвратительное пробуждение, какое у него когда-либо было.

– Ульрих? – спросил Парук. – Клейон?

Никто не отозвался.

От дневного света почему-то слезились глаза. Зрение не желало обретать четкость.

Под ветром кожу лица стянуло корочкой. Несмотря на движение воздуха, тошнотворный запах, вырвавший его из лап сна, будто намертво въелся в землю.

Паруку все же удалось кое-что рассмотреть – черное пятно кострища, кожаные плащи, в которые братья заворачивались перед сном, какие-то зеленые искорки и нечеткие разбросанные вещи. Лошадей не было.

Что случилось вчера? Где лошади? Парук не помнил. Вчера для него не существовало.

Последнее воспоминание обрывалось на том, как на закате они разбили этот лагерь. После дня, проведенного в седле, за преследованием мужчины на мертвом коне, Парук устал настолько, что не чувствовал ног. Боль в мышцах и сейчас была настоящей.

На закате Братья развели огонь, достали фляги с крепким вином. Из еды оставался только хребет луговой собачки, которую они поймали и зажарили еще вчера. Днем они не делали привалов и не охотились, чтобы не упустить из виду всадника. Парук помнил, что несмотря на жуткий голод, отказался от еды и, замотавшись в плащ, рухнул возле костра спать.

Где и проснулся сейчас. На следующее утро, ведь верно? Или сколько времени прошло? Почему брат, кажется, Клейон, не разбудил его перед рассветом, когда Паруку выпала очередь дежурить?

Голова раскалывалась, кислый привкус во рту обещал продолжение.

Парук пополз к лежаку справа от костра. Ладони кололи острые зеленоватые камешки, которыми была усеяна земля. Если лошадей нет, может быть, братья отправились на охоту? Непонятно только, почему без него и вдвоем. Да и как он не услышал их?

Парук нащупал задубевшую кожу плаща, шероховатую на ощупь. Под ней что-то было.

Или кто-то.

Парук провозился с плащом дольше, чем следовало. Пальцы не слушались. Плащ пришлось отдирать, словно забытую на ране повязку.

От ударившего в нос медного запаха тошнота вернулась. Парук коснулся холодного как камень тела. Пальцы стали мокрыми. Кровь еще не застыла.

Он скорее нащупал, чем увидел раны в груди и на животе. Лицо превратилось в кашу – брата было не узнать.