Королева брильянтов - стр. 37
– Это ж какими судьбами, краля ты моя! – проговорил он и распахнул объятия, отчего тулуп свалился в снег. Дама обниматься не стала, а шагнула назад.
– Осторожней, Куня, ты меня знаешь.
Парень не обиделся, поднял тулуп и улыбнулся просто и беззлобно.
– Как не знать… такую. Как теперь величать?
– Баронесса фон Шталь.
– Ишь, ты! – Куня шмыгнул носом. – Зачем пожаловала, баронесса?
– Товар есть, горячий.
– Сильно горяч?
– На морозе не остынет.
– Ну-ну… Так покажи товар-то.
Баронесса не шелохнулась, как видно, неплохо зная традиции Сухаревки: стоит только ценную вещь вытащить, как в следующий миг она может исчезнуть. И больше не найдешь. Такие чудеса здесь творятся.
– Что ты, Куня, на слово поверь, – сказала она.
– Тебе, краля, завсегда верим. Что взяла?
– Перстенек. Брильянт крупный, четыре мелких. Вещь старинная, фамильная…
– Ну-ну… Сколько хочешь?
– У ювелира уйдет за три. Отдам за тысячу.
Куня только присвистнул.
– Эк, куда взяла. Да я таких деньжищ сроду не видал. Сотню могу дать.
– Сотню? Да я за девять сотен не отдам.
– Ну-ну. Хочешь две – и по рукам?
– Куня, это перстень с брильянтами!
– Больше не могу, краля, дела совсем не идут. Праздник на носу. Согласна, что ли, на три сотенных? – он протянул довольно чистую, крепкую ладонь.
Молча повернувшись, баронесса пошла прочь.
– Эй, ты куда? – крикнул Куня. – Может, поторгуемся?
Торговцы сухаревским добром провожали ее, как стая волков в голодном лесу. Напасть никто не решился. Куня дал знак: не трогать. Как видно, уважал. Или на сердце легла.
Баронесса шла быстро, но не так, чтобы убегать. Бегущая женщина возбуждает инстинкт хищника. Насколько далеко действует слово Куни, она не знала. И не хотела испытывать. Ей оставалось совсем немного, чтобы выйти целой и невредимой с Сухаревки.
Пристав Свешников с доктором Богдасевичем и помощником Зарембой отправились в ресторан изучать «журавлей». И желали видеть там господина Пушкина. О чем доложил городовой, оставленный у номера дожидаться санитарную карету, чтобы вывести тело неизвестного. Про то, что номер еще нужно опечатать, господа полицейские, как видно, напрочь забыли. Зов «журавлей» был слишком силен.
Пушкин разучился удивляться. Он зашел в номер, чтобы вернуть на место аптечный пузырек. Порядок в мелочах должен быть всегда. Хоть это никому не было нужно, и полицейского фотографа в московском сыске не было.
Тушка петуха так и лежала в круге пентакля. Тело господина накрыли простыней. Пушкин приподнял край, закрывавший лицо. Он доверял только фактам и цифрам, а не эмоциям. Глядя в мертвое лицо, трудно было отделаться от впечатления, что на нем застыла маска. Маска страха. Или ужаса? Что-то должно было сильно напугать несчастного, чтобы сердце не выдержало. Что может испугать современного человека, живущего в Москве в конце просвещенного XIX века? Что может испугать молодого мужчину? Быть может, доктор Богдасевич прав и это всего лишь сердечный приступ? И нет никакого убийства.