Кориолан. Цимбелин. Троил и Крессида - стр. 13

Первый воин

Авфидий

Первый воин

Уходят.

Площадь в Риме. Входят Менений и два народных трибуна – Сициний и Брут.

Менений. Авгур мне предсказал – к вечеру будут вести.

Брут. Хорошие или плохие?

Менений. Простонародью придутся не по нраву: оно Марция не любит.

Сициний. Природа учит земную тварь знать и любить тех, кто ей друг.

Менений. А скажите-ка, волк кого любит?

Сициний. Ягненка.

Менений. Да, ягнятину волк любит. Вот так и несытое плебейство не прочь бы сожрать благородного Марция.

Брут. Ну, этот ягненок чистым медведем ревет.

Менений. Нет, этот медведь, как чистый ягненок, живет. Вот вы оба уже люди старые; ответьте мне на один вопрос.

Оба трибуна. Изволь.

Менений. Назовите мне такой грех, такой порок, какими Марций не был бы нищ, а вы не обиловали бы?

Брут. Да он во всех пороках и грехах повинен.

Сициний. Особенно в гордости.

Брут. И всех переплюнул бахвальством.

Менений. Бахвальством? Странно это слышать. А знаете вы оба, как о вас судят здесь в городе – то есть как мы, люди знатные, судим?

Оба трибуна. Как же вы о нас судите?

Менений. Вот вы о гордости упомянули – а сами не рассердитесь?

Оба трибуна. Да уж говори, говори, почтенный.

Менений. А и рассердитесь, так горе небольшое: ведь чашу вашего терпения любой пустяк-воробышек способен опрокинуть. Что ж, опрокидывайтесь, злобьтесь на здоровье, раз вам это здорово. Вы обвиняете Марция в гордости?

Брут. Не мы одни.

Менений. Знаю, что вы одни – упряжка квелая; пособников многих имеете, а иначе сирые из вас были бы деятели. Силенка у вас у одних-то сиротская. На гордость чью-то жалуетесь. Ох, если б могли вы повернуть зрачки свои к затылку и обозреть драгоценную внутренность вашу! Если б только могли вы!

Брут. И что бы тогда?

Менений. А тогда бы обнаружили вы пару никчемных, спесивых, склочных, скандальных должностных дураков, каких поискать в Риме.

Сициний. А ты что за птица, Менений, тоже всем известно.

Менений. Всем известно, что я шутник-причудник и не любитель разбавлять крепкое вино хоть каплею тибрской воды. И не любитель отказывать жалобщику – и в этом видят изъян мой, а также и в том, что поспешен бываю и вспыльчив, и знакомей мне глухие зады ночи, чем рассветные ланиты утра. Что у меня на уме, то и на языке, и зла на людей не держу, расходую тут же в словах. Таких государственных мужей, как вы, не величаю мудрыми законодателями, и если от питья, каким потчуете меня, во рту кисло, то морщусь откровенно. Когда слышу в речах ваших всякие «зане» и «поелику», сбивающие с панталыку, то не хвалю вас за такое спотыкливо-ослиное ораторство. И хотя оспаривать не стану, что возраст ваш серьезный и года у вас почтенные, но обличу в постыдной лжи того, кто скажет, что у вас и лица почтенные. И если все это читается на карте моего микрокосма, то я «птица», по-вашему? А если всем известно, что я за птица, то какую тут зловредность могут высмотреть ваши закисшие органы зрения?