Коридор - стр. 29
– Она предполагает в Торфяной, – робко промолвила Липа, наблюдая за реакцией сестры. Та молчала пока, только шумно выдувала дым через ноздри. – От дома недалеко. И экзамены полегче. И контингент студентов высокий: дети академиков, наркомовские… Репрессированных…
– Чаю! – раздался голос Михаила Семеныча. Он сел, отер лысину и, чтобы зря не пропадала строгость, добавил: – А верхом – ты это, Марья, брось! В мужских портках! Никакой солидности! Ты же не просто так, ты директор. И не кури при отце!
Марья раздраженно крутанула в блюдце не до конца потухшую папиросу, источающую еле заметный дым. Липа подала отцу чай.
– В стакане! – отвел ее руку с чашкой Михаил Семеныч. – Тебе жакет надо, юбку черную… Варенья на столе не вижу… Сливового.
Марья поднялась за вареньем. За ней поспешила Липа.
– Отвыкла, – виновато пробормотала Марья. – Не могу вот так вот с места в карьер перестроиться.
– Может, мне его забрать все-таки, Машенька? – виновато, потирая руки, спросила Липа.
Марья обернулась к сестре, обняла ее и поцеловала:
– Да что ты, Липочка, говоришь? Обойдется как-нибудь. Слава богу, живы-здоровы… Обойдется.
Мычали коровы, солнце почти совсем ушло в пруд, от него осталась только маленькая желтая горбушка.
Люся вышла замуж
Зимой Люсю затошнило, а когда «неукротимая рвота беременных», как для внушительности называла токсикоз Липа, прекратилась, с Финляндией был заключен мир. Стал длиннее рабочий день, на улицах появилось много мальчиков в форме ремесленных училищ. Старинный друг Георгия по Павловскому Посаду Митя Малышев, приходивший до Финской кампании по воскресеньям в Басманный в гости с женой и сыном Витей, стал приходить реже и только с женой: Вите отрезали отмороженную на войне пятку, а с палочкой он ходить по гостям стеснялся.
Беременность Люся долго скрывала, пока ее не начало поминутно рвать и все стало безразлично.
Виновником Люсиного состояния оказался ее однокурсник Лева Цыпин.
С Левой Люся работала в паре на практике по геодезии. Потом в той же паре они остались немного подработать геосъемкой в колхозе под Калинином. Когда Аня, ездившая проведать сестру, рассказывала дома, какие там прекрасные места и что спят Лева с Люсей на сеновале, Георгий сказал: «Э-э… ребята…» – и сделал жест, будто оглаживал бороду. Липа, естественно, была возмущена таким гнусным предположением.
Состояние Люси давало основание для законного аборта, но Липа категорически запретила дочери даже говорить об этом, а Георгию – думать: первый аборт, последующее бесплодие… Люся будет рожать.
Марья по телефону кричала, что надо написать на негодяя в райком комсомола.