Коридор - стр. 18
– Ли-па! – Марья так посмотрела на сестру, что та запнулась. – Чего несешь!.. Какой старик? Какие десять лет!.. Он на пенсии-то с прошлого года…
– Да я к тому, что ничего, Марусенька, слава богу, живой…
– Морду бить поеду! – решительно сказала Марья. – Чаю попью и поеду. Посажу, заразу!
– Да ты что! – Липа схватилась за голову. – Маруся, я тебя умоляю!..
– Ладно!.. Не ной… Подумаю. – Марья кивнула на дверь: – Как он сейчас?
– Уснул. Утром был профессор…
– Который? – строго перебила ее Марья.
– Вяткин, он сказал, что…
– Почему не Кисельман?
– Кисельман умер, Марусенька, – виновато заспешила Липа. – Да все обошлось. Я думала – удар, а оказалось, ничего страшного…
– Лекарства?
– Все есть, не беспокойся, пожалуйста.
– Ну ладно. – Марья замяла папиросу о спичечный коробок, положила окурок на сундук и встала. – Раздеться ведь надо. Ну здравствуй, Липочка. Господи боже мой!..
Сестры обнялись и, как всегда при встрече, всплакнули…
Марья вытерла платком глаза и высморкалась.
– Не озорует еще? Ты, Липа, смотри, если блажить начнет, я его к себе заберу в совхоз.
– Да не беспокойся, ради бога, Марусенька, все хорошо будет.
– Значит… мне позвонить к себе надо, насчет бюро. – Марья взяла трубку телефона. – И еще что-то хотела сказать, из башки вылетело… Але, але… Не отвечают… Я тебе денег привезла, не забыть бы…
Липа заотнекивалась, но Марья протянула ей сумку, чтобы та сама взяла в кошельке, и сделала командирское лицо. – Але, але, барышня, мне Поныри надо, Курской области…
– Чайку? – спросила Липа Марью, после того как та повесила трубку. – Устаешь, Марусенька?
– Не говори, Липа. С ног валюсь. Бегаю-бегаю, ору-ору, а толку? Какой я директор?! Я ведь баба городская. Конечно, партии видней, но… – Марья коротким резким жестом показала, что с этой темой – все. – В сумках посмотри, взяла, что под рукой было…
Липа, охая, заковырялась в сумках. Чай сели пить в маленькой комнате. Ехать обратно Марья Михайловна решила утром – на бюро все равно не успеет, так хоть выспится в кой-то веки. На отца Марья взглянуть забыла. Жив и жив, слава богу. Бить морду Шурке Марья раздумала.
За Михаилом Семенычем закрепили Липину с Георгием кровать, хотя у окна была другая, односпальная, – для Романа, если заночевывал. А оставался он часто, хотя и получил недавно собственную жилплощадь; Липа, сама никакой поздноты не боявшаяся, каждый раз умоляла брата поздно к себе не возвращаться: как-никак Фили – окраина.
Теперь отец лежал, утопленный в перине, за шифоньером на двухспальной кровати, а у окна возле комода жались на узкой койке Липа с Георгием. Георгий начал было ворчать: почему, мол, так, не по-людски, но Липа его тут же осадила: критиковать отца и все связанное с ним никому, кроме родственников по их линии, не дозволялось.