Корень Мандрагоры - стр. 13

Мне вспомнилась политическая карта мира, и я подумал, что пестрая палитра, где каждое государство обозначено отдельным цветом, содержит куда больше смысла, чем кажется на первый взгляд.

Раскат грома, оглушительный, как глас Зевса, на несколько секунд прервал нашу беседу. Я снова посмотрел на небо, и мне в голову пришла мысль, что наша мораль, эта черная, тяжелая, изменчивая масса – одно из самых странных порождений человечества. Потому что единственная ее цель – карать.

– Так вот, парень, – произнес Мара, как только стихло эхо грома, – замочная скважина, она же наша центральная нервная система – это канал, через который мы подсоединены к информационному полю Вселенной. И у этого канала есть очень сильное ограничение.

– Прям сервер вселенских данных, а мы «тонкие клиенты» с ограниченной полосой пропускания, – заметил я.

Мара улыбнулся, продолжил:

– Не знаю, что такое твой «тонкий клиент», ну да не важно… Это ограничение – защитный механизм. Представь, что бы случилось с нашим далеким предком, если бы на него обрушилась вся существующая в мире информация. Он сошел бы с ума. Да и наш современник, как правило, не выдерживает. Сколько примеров ученых мужей, закончивших свои дни в сумасшедшем доме? Понимаешь, о чем речь?

– Да уж, – согласился я, вспомнив невеселую жизнь старика Ницше и тем более его безрадостную кончину. – Хапнешь информации чуть больше, чем тебе положено, и мозг пошлет тебя куда подальше и благополучно отрубится. «The System has failed» – и синий экран смерти.

– Точно. Но иногда этот риск оправдан. Он был необходим, чтобы дочеловек стал человеком. Он нужен и сейчас, чтобы человек стал… homo extranaturalis – сверхчеловеком.

Мара пристально смотрел мне в глаза, и от этого взгляда и некоторой недосказанности я почувствовал, что впадаю в легкое оцепенение. А потом хлынул дождь. Мгновение назад его не было, и вот он уже наполнил пространство белым шумом, прохладой и грустью.

Капли шуршали в листьях, шипели в лужах, насыщали влагой одежду, прохладными струями стекали за шиворот. Пахло гниющими водорослями – должно быть, дождь растревожил тину у берегов пруда. Я сидел на лавочке с недопитой бутылкой пива в руке, неторопливо промокал и думал, что дождь – это всего лишь информация, которую выливает на нас мрачное и тяжелое, как сама безысходность, «третье небо».

Мировоззрение человека, которое он считает плодом осмысления своего опыта, накопленного за прожитые годы, и анализа достижений мысли других людей, на самом деле является всего лишь надстройкой, фанерным коттеджем, установленным на железобетонные сваи стереотипов поведения, которые с младенческих лет в человека, словно тяжелый сваебой, вколачивает мораль. Для младенца понятия «хорошо» и «плохо» просты и абсолютно прозрачны. Хорошо – это то, что удовлетворяет основные инстинкты, а плохо – то, что им угрожает. В это время Истина и Добродетель имеют вполне конкретные лица – лица родителей. Когда тебе полтора-два года, неизвестного и потому притягательного (и зачастую опасного) вокруг предостаточно, но рядом всегда есть отец, не человек – адепт ордена Истины, у которого на все твои «что это?», «как это?» и «зачем это?» всегда наготове ответ. И мать, не женщина – Лада, богиня Любви, Милосердия и Прощения; она готова испепелить мир, если тот вздумает угрожать ее чаду. На этом и строится авторитет родителей. Но ребенок растет, и по мере взросления картина мира катастрофически усложняется. У любопытного сына появляются вопросы, над которыми мудрому родителю приходится изрядно поломать голову; возникают опасности, от которых не в силах уберечь мать.